Филин - Андрей Воронин

– Здорово, политик! – звучно выкрикнул генерал Кабанов, выбираясь из машины.

Его супруге Ольге даже не могло прийти в голову, что мужчина может обойти машину и открыть ей дверцу, подать руку, помочь выбраться. Ее муж, самый настоящий генерал, был выше подобных глупостей. Даже если бы она намекнула ему, то услышала бы в ответ прямолинейное генеральское:

«Не безногая, сама выйдешь!»

Тем не менее Григорий Викторович Кабанов свою жену Ольгу любил как умел, во всяком случае, дурой называл любя, в отличие от Скворцова.

– Привет доблестным вооруженным силам! крикнул Скворцов, и мужчины обнялись, будто не виделись несколько лет.

– Разжирел, разжирел, – приговаривал Кабанов, ощупывая Скворцова.

Тот жеманно отводил глаза, промямлил что-то о бассейне, в котором плавает два раза в неделю, но тут же проговорился, что со следующего месяца собирается заняться спортом, а теперь на это нет времени.

– И не будет, – веско подытожил Кабанов, уступая Скворцова Виктору Николаевичу Нестерову.

Если Скворцов и Кабанов смотрелись простецки, без затей, то бизнесмен Нестеров уже освоился с большими деньгами, приобрел не поддельный, а самый настоящий лоск. Он умел носить костюмы.

Нестеров обошел машину и распахнул дверцу. Его спина при этом осталась абсолютно прямой, словно мужчина вместо позвоночника имел металлический стержень. Подал руку жене – Станислава легко выпорхнула из автомобиля. Она была настолько уверена в собственном муже, что даже не коснулась дверцы, знала, тот захлопнет ее. Лишь после этого Нестеров поприветствовал сперва Раису, вышедшую на крыльцо, затем Скворцова.

– Привет! Дышится у вас легко.

– У тебя, Виктор, дом еще в лучшем месте стоит.

– Лучшее место там, где друзья, – ухмыльнулся бизнесмен.

Трое мужчин и три женщины чувствовали некоторую неловкость. Раньше мужчины были довольно дружны, делали одно дело, но потом основательно переругались. Лишь после неудачного хождения во власть Скворцова вновь сошлись вместе.

Лишенный комплексов Кабанов тут же сообщил женщинам:

– Нам, бабоньки, поговорить о делах надо, так что вы уж сами собой займитесь. И столом заодно.

Нестеров, снисходительно усмехнувшись, обменялся взглядами с женой: мол, я бы себе такого никогда не позволил. Скворцов же уладил неловкость в одно мгновение:

– Рая уже все приготовила. Вы отдыхать приехали, – обратился он к женщинам, – я баньку протопил. Попарьтесь, а уж потом – прошу к столу.

Возражать никто не стал. Во-первых, женщинам неинтересны сугубо мужские разговоры, во-вторых, лучше париться, чем собирать на стол.

– Прошу. Посидим на улице, – предложил Скворцов, вынося на лужайку перед домом пластиковый стол, какие ставят в летних кафе, и пластиковые кресла.

Дрова в мангале пылали во всю мощь, огонь с гудением вырывался из его черного чрева. Замаринованное мясо стояло в эмалированном тазике, прикрытом сверху куском фанеры. Поверх лежали широкие, остро отточенные шампуры.

Раиса принесла из дому простыни, халаты для жен приятелей своего мужа, и вскоре дверь бани затворилась.

Скворцов разливал по тяжелым стеклянным бокалам пиво.

– Вздрогнем, мужики, – он коснулся своим бокалом двух других и жадно принялся глотать холодное темное пиво.

– Новости плохие, – наконец сообщил Скворцов, когда половина бокала опустела.

– А когда они хорошими были? – усмехнулся Нестеров.

– Тогда, когда их вообще не было, – сквозь зубы отвечал генерал.

– Мне донесли, что в администрации президента нашим проектом заинтересовались.

– Еще бы! – вставил Кабанов.

– Но не с той стороны, с какой бы нам хотелось.

– Это уже хуже, – бизнесмен Нестеров умел пить медленно. Пива в его бокале почти не уменьшилось.

– Подножку нам ставят.

– Кто?

– Геннадий Павлович засуетился, – сообщил Скворцов.

– Он же в администрации давно не работает.

– Не тебе, генералу Кабанову, объяснять, кто такой Геннадий Павлович. Ты имеешь представление о его возможностях?

– Нас голыми руками не возьмешь. Мы от душманов не бегали и от своих не побежим.

– Я и до этого, – вставил бизнесмен, – не рассчитывал на поддержку Кремля. Наш с вами план безукоризненный. Депутатский мандат – не такой уж эксклюзивный товар, чтобы за него администрация на дыбы встала. Попортят нервишки, но в меру, и одно кресло нам достанется.

– Может, заплатить кому надо? – предложил Кабанов.

Скворцов при упоминании о деньгах слегка съежился и посчитал за лучшее спрятать взгляд в бокале с пивом.

– Большие деньги, – задумчиво проговорил Нестеров, – в нашем с вами случае нужны лишь для честной игры. Листовочки издать, собрания провести, концертов пару организовать, ветеранам продуктовые подарки преподнести. Если бы можно было взяткой отделаться, я с вами, мужики, честно говорю, связываться не стал бы. Я, в отличие от вас, азбуку рынка уже постиг. Чем, по-вашему, цивилизованная страна от нецивилизованной отличается?

Скворцов пожал плечами, а Кабанов с генеральской простотой заявил:

– В цивилизованных странах все продается, а у нас еще остались вера и идеалы, которые хрен купишь.

– Золотые слова, – рассмеялся Нестеров.

В цивилизованной стране я бы за деньги мандат тебе, генерал, купил бы, как Скворцову в прошлый раз. Он же из-за этого депутатом второго сорта себя не чувствовал?

– Нет, – пробормотал Скворцов, опустошая бокал.

– Всякий товар имеет свою цену, но только при рынке. А поскольку мы цивилизованное общество еще не построили, я, к сожалению, повторить прошлый путь не могу. Эх, Скворцов, Скворцов, – покачал головой Нестеров, – и какого черта ты тогда на кремлевские обещания купился? Нас пробросил. Надо было тебе в министры идти?

– Я же думал как лучше.

– Надо не думать, а с умными людьми советоваться. Тебя как последнего мальчишку пробросили, поманили постом. Ты депутатство, за которое я двести тысяч выложил, своих, между прочим, кровных денег, бросил и убежал в правительство. Посчитал, что круче других станешь, а тебя через два месяца из правительства под зад ногой выбросили.

– Будет вам вспоминать, – недовольно сказал Скворцов, – я свои ошибки учел и повторять их не собираюсь.

– Это хорошо, Александр Валерьевич, если ты понял, что нельзя первородство за чечевичную похлебку продавать. Ведь много достойных, да мало избранных.

– Это кто сказал? – насторожился Скворцов.