Изуверский интернат - Лемони Сникет

Ныне Пруфрокской подготовительной школы не существует. Ее закрыли много лет назад, после того как миссис Басс арестовали за ограбление банка. И если бы вам довелось заглянуть туда сейчас, вас встретили бы пустота и тишина. Если бы вы дошли до лужайки, то не увидели бы бегающих детей, как в день прибытия Бодлеров. Если бы прошли под стенами здания, где помещались школьные классы, то не услышали бы монотонного голоса мистера Реморы, рассказывающего одну из своих историй, а если бы приблизились к зданию, где находился большой зал, то не услышали бы визга и скрежета скрипки, на которой играл завуч Ниро. И если бы вы встали под аркой и взглянули вверх на черные буквы, из которых складывалось название школы и ее изуверский (слово, означающее здесь «суровый и жестокий») девиз, то услыхали бы только шелестящее «ш-ш-ш» ветерка, пробегающего по бурой клочковатой траве.

Короче говоря, если бы вы посетили Пруфрокский интернат сегодня, он выглядел бы примерно так же, как в то раннее утро, когда Бодлеры проснулись, встали и отправились в административное здание поговорить с Ниро об Учителе Чингизе. Дети так хотели поговорить с ним, что специально встали как можно раньше, и когда пересекали лужайку, вид у нее был такой, будто остальное население интерната ночью сбежало и оставило сирот одних посреди похожих на надгробия зданий. Ощущение от всего этого было жутковатое, и потому Вайолет и Солнышко прямо вздрогнули, когда Клаус рассмеялся, внезапно нарушив тишину. — Что тебя так насмешило? — осведомилась Вайолет.

— Мне вдруг пришло кое-что в голову. Мы ведь идем в административное здание без разрешения. Значит, нам придется есть без ложки и без вилки.

— Что тут смешного! — запротестовала Вайолет. — А если на завтрак дадут овсянку? Будем есть руками?

— Уут, — успокоила ее Солнышко. Она хотела сказать: «Поверь мне, не так уж это и трудно». Отчего обе сестры присоединились к хохочущему брату.

Ничего веселого в жестоких наказаниях, назначаемых Ниро, конечно, не было, но при мысли о том, что они будут есть овсянку руками, всем троим стало ужасно смешно.

— Или яичницу! — высказала новое предположение Вайолет. — А вдруг дадут глазунью с жидкими желтками?

— Или блинчики в сиропе! — добавил Клаус.

— Суп! — выкрикнула Солнышко, и все трое опять покатились со смеху.

— А помните пикник? — сказала Вайолет. — Мы собирались на реку Рутабага, и папа до того захлопотался, что забыл взять ложки, вилки и ножи!

— Конечно помню, — подтвердил Клаус. — Мы потом ели кисло-сладкий соус из креветок руками.

— Липко. — Солнышко вытянула руки ладонями кверху.

— Еще бы, — подтвердила Вайолет. — Мы ходили к реке мыть руки, и я нашла чудное место, чтобы испробовать удочку, которую я сама изобрела.

— А я собирал с мамой чернику, — вспомнил Клаус.

— Эру-у, — добавила Солнышко, что значило примерно: «А я кусала камешки».

Как только они стали вспоминать тот день, им расхотелось смеяться. В сущности, это происходило не очень давно, но уже казалось далеким прошлым. После того как случился пожар, дети, разумеется, знали, что родителей нет в живых, но им чудилось, будто те куда-то уехали и скоро вернутся. Но сейчас, когда они вспоминали, как солнце играло на поверхности реки Рутабага, как родители потешались над ними, когда все трое перемазались кисло-сладким соусом из креветок, тот пикник отошел в такую даль, что они поняли наконец: родители не вернутся уже никогда.

— Но может быть, нам удастся вернуться туда, — тихонько проговорила Вайолет. — Может, мы еще побываем на той реке и будем опять удить рыбу и собирать чернику.

— Возможно, — согласился Клаус. Однако все Бодлеры знали: если когда-нибудь они и вернутся на реку Рутабага (кстати, у них не получилось), все равно это будет уже не то. — Возможно, и вернемся. Но сейчас главное — поговорить с Ниро. Вот и административное здание.

Бодлеры со вздохом вошли внутрь, пожертвовав своим правом пользоваться серебряными ложками и вилками. Они поднялись по лестнице на девятый этаж и постучались в дверь кабинета Ниро, удивляясь, что не слышат звуков скрипки.

— Входите, раз уж очень надо, — послышался голос, и сироты вошли.

Ниро стоял спиной к двери и, глядя в свое отражение в оконном стекле, перевязывал резинкой одну из косичек. Покончив с этим занятием, он поднял обе руки вверх.

— Дамы и господа! — провозгласил он. — Завуч Ниро!

Дети послушно зааплодировали. Ниро резко обернулся.

— Я ждал аплодисментов только одного человека, — сурово сказал он. — Вайолет и Клаус, вам входить сюда не полагается. И вам это известно. — Просим прощения, сэр, — произнесла Вайолет. — Нам необходимо с вами поговорить кое о чем важном.

— Нам необходимо с вами поговорить кое о чем важном, — как всегда, передразнил Ниро в своей противной манере. — Наверное, это действительно что-то очень важное, если вы пожертвовали своим правом пользоваться серебряными столовыми приборами. Ну, давайте же, говорите. Мне надо готовиться к следующему концерту, не тратьте мое время попусту.

— Мы не займем много времени, — пообещал Клаус и остановился. Иногда бывает полезно остановиться, когда нужно подбирать слова с большой осторожностью. — Нас беспокоит, — продолжил он, очень, очень осторожно подбирая слова, — не пробрался ли уже Граф Олаф в Пруфрокскую школу.

— Чепуха, — отрезал Ниро. — А теперь уходите и дайте мне репетировать.

— Не обязательно чепуха, — не отступала Вайолет. — Олаф — мастер перевоплощений. Он может быть тут, у нас под носом, а мы и не догадываемся.

— Лично у меня под носом только мой рот, — возразил Ниро, — и он велит вам уйти.

— Графом Олафом может оказаться мистер Ремора, — высказал предположение Клаус. — Или миссис Басс.

— Мистер Ремора и миссис Басс преподают здесь больше сорока семи лет, — отмахнулся Ниро. — Я бы уж знал, что кто-то из них замаскирован.

— А как насчет работников столовой? — спросила Вайолет. — Они никогда не снимают металлических масок.

— Они носят их в целях безопасности. У вас, у сопляков, какие-то все дурацкие идеи. Ты, чего доброго, скажешь, будто Граф Олаф выдает себя за твоего дружка, ну, как его, тройняшку.

Вайолет покраснела.

— Дункан Квегмайр вовсе не мой дружок, — ответила она, — и он не Граф Олаф.

Но Ниро так увлекся своими идиотскими шутками, что не слышал.

— Как знать? — сказал он и опять засмеялся. — Хи-хи-хи. Может, он выдает себя за Кармелиту Спатс?

— Или за меня! — раздался у дверей голос.

Бодлеры резко обернулись и увидели Учителя Чингиза с красной розой в руке и свирепым выражением глаз.

— Или за вас! — подхватил Ниро. — Хи-хи-хи. Вообразите, что этот тип Олаф притворяется лучшим учителем гимнастики в стране.