Бруклинские ведьмы - Мэдди Доусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кое-кто из гостей спрашивает меня, с чем была связана недавняя задержка, и я говорю:
— О, просто возникла путаница со временем и с магазином смокингов.
Я машу рукой, как будто это все теперь не имеет для нас никакого значения; свадьба продолжается, и мы теперь женаты. И, ха-ха, на каждой свадьбе, чтобы она стала более запоминающейся, должна произойти какая-нибудь маленькая драма, верно? Жених в джинсах, явившийся с опозданием и раздувающий ноздри, как испуганный дикий жеребец. Ну и что?
Мои новые родственники сидят за своим столом с обескураженным и осуждающим видом. Возможно, загородный клуб моих родителей не соответствует их великосветским стандартам, поэтому они общаются только между собой. Или, не исключено, учитывая то, что уже случилось сегодня, они думают, что этот брак ненадолго, и не видят смысла налаживать связи. Но Бликс… я вижу, как Бликс отплясывает со всеми, включая друзей жениха, и даже в какой-то момент с Уипплом. Когда она подходит и вытаскивает меня на танцпол, мы, закрыв глаза и улыбаясь, начинаем двигаться в танце так раскрепощенно, будто общаемся между собой в нашем собственном идеальном невидимом мире.
Это моя свадьба, и я, замужняя, обреченная и полупьяная, парю на задворках безумия, весь мир кренится у меня под ногами, а в голове разворачивается ночь.
Позже, доплясавшись до головокружительного забытья, я выхожу одна подышать свежим воздухом.
Перевешиваюсь через перила террасы, смотрю на сияющую над болотом луну, впитываю флоридскую влажность и гадаю, не полегчает ли мне, если я разрешу себе отойти в сторонку и проблеваться. И тут за спиной раздается голос Бликс.
— Ну, теперь ты определенно создала себе занятную свадебную историю, которую можно будет рассказывать людям, правда, дорогая? — Она понижает голос: — С тобой все в порядке?
Я выпрямляюсь и надеваю предназначенное для публики лицо счастливенькой невесты:
— Привет! Ага, со мной все хорошо. Просто перетанцевала немного, вот и все.
Бликс снимает туфли, расстегивает верхние пуговки на блузке и начинает махать юбкой вверх-вниз, мыча какую-то мелодию.
— Я так пытаюсь охладить ноги, — поясняет она. — Твоим ногам становится жарко, когда ты натанцуешься?
— Не знаю. Вроде бы да. — Я внезапно чувствую страшную усталость. Я не хочу, чтобы она видела меня такой, готовой вот-вот расплакаться. Бегущий по террасе геккон останавливается посмотреть на меня, а потом спешит дальше, охотиться на насекомых. Я мысленно шлю ему свое благословение и пытаюсь собраться.
— Ух! Ну и вечерок выдался! — произносит тем временем Бликс. — Думаю, я сегодня сплясала со всеми, у кого есть две ноги. Если бы поблизости оказались какие-нибудь коты и псы, я бы, наверное, и с ними прошлась. — Она подходит ближе и становится рядом, зевая и потягиваясь. — Эй, да пошло оно все, — говорит она. — Почему мы с тобой не можем просто взять и поговорить начистоту? Можешь не отвечать, потому что я все равно буду честна. Мой внучатый племянник — тот еще мудак. Вот. Может, мы должны были разделаться с ним сразу, как только он все-таки явился и выяснилось, что он до сих пор дышит.
— Может, и так. — Я скребу перила наманикюренным ноготком.
Внизу звенят болотные насекомые.
— Он должен проделать над собой кое-какую работу, — продолжает она. — Вернее, потрудиться над своей аурой.
Мне не хочется на нее смотреть; мне и без того кажется, что ее глаза пробурили во мне дыру. Но когда я наконец к ней оборачиваюсь, лицо у нее такое доброе, что это почти обезоруживает меня.
— Я думаю, сегодня его просто накрыло серьезным приступом паники, вот и все, — говорю я ей. — Наверное, потому, что он пил слишком мало воды. И в любом случае он уже попросил прощения, так что, полагаю, у нас все будет нормально.
— Правда? — спрашивает она. Ее глаза моргают. — Ладно. Тогда давай будем считать это официальной версией.
— Мы все обсудили на лугу и собираемся поехать на медовый месяц, и это хорошо. Нам всегда хорошо, когда мы вместе путешествуем, а когда вернемся, снова начнется наша обычая совместная жизнь, мы же уже и так живем вместе. Мы остепенимся… — Я замолкаю, вспомнив, как ей не нравится сама идея насчет того, чтобы остепениться.
Бликс кладет ладонь мне на руку и говорит:
— Ну, все действительно будет хорошо, дорогая, хотя, может, и по другим причинам. Надеюсь, ты меня выслушаешь, потому что это не займет много времени. Тебе нужно забыть все, что говорит общество насчет жизни и ожиданий, и не позволять никому заставлять тебя притворяться. Ты хороша такая, какая есть, — ты меня слышишь? У тебя много дарований. Много-много дарований.
К собственному ужасу, я ударяюсь в слезы:
— О да, конечно. Я просто фантастичная. Нужно быть запредельно фантастичной, чтобы в день свадьбы твой парень раздумал на тебе жениться.
Бликс улыбается и гладит меня по щеке:
— Ну-ну. Не надо брать на себя вину за то, что он повел себя как козел. У тебя впереди такая большая жизнь, Марни! Тебе уготована длинная, содержательная, полная любви песнь жизни! Не стоит переживать из-за этого парня, поверь мне.
— Не думаю, что мне хочется длинной жизни! — навзрыд выкрикиваю я, и она со словами «Ну-ну-ну» прижимает меня к своей большой мягкой груди, и мы начинаем покачиваться, вроде бы как под играющую внутри нас музыку, а может, и нет. — Я хочу быть просто обычной, — бормочу я в ее шарфы и бусы. — Могу я стать обычной?
— Ох, девочка моя милая, господь с тобой! Нет, ты не можешь стать обычной. Боже мой, конечно нет. У меня такое чувство, как будто я стою перед прекрасной, величественной жирафой, которая говорит мне: «Почему я должна быть жирафой? Я не хочу больше расхаживать в таком виде». Так уж обстоят дела: ты замечательная, чудесная жирафа, и твоя жизнь приведет тебя в удивительные места. — Она прижимает меня к себе, а потом выпускает из объятий. — Знаешь, иногда мне хочется, чтобы моя жизнь не подходила сейчас к концу, и я могла еще побыть тут, просто чтобы увидеть твои свершения. Все-все.
— Погодите. Что вы такое говорите насчет конца жизни? Вы умираете? — Я промокаю глаза носовым платком, который она мне протянула.
На ее лице появляется
