Проклятый дар - Кристина Кашор

— Не болит, никогда. А что его величество думает о твоей прическе?

— Он со мной не разговаривает, — ухмыльнулся Раффин. — Говорит, что королевскому сыну не подобает так кошмарно себя вести, и пока краска не исчезнет, я ему не сын.

Олл и Гиддон поприветствовали Раффина, отдали поводья мальчишке-конюшему и проследовали в замок за управляющим, оставив Катсу и Раффина одних в саду. Невдалеке в фонтане журчала вода. Катса понизила голос и сделала вид, что сосредоточена на ремнях седельной сумки.

— Есть новости?

— Он не приходил в сознание, — ответил Раффин. — Ни разу.

Это ее огорчило.

— Ты слышал о знатном лионидце, наделенном Даром сражаться? — продолжила она вполголоса.

— Ты его видела, да? — Катса в изумлении подняла глаза на Раффина. — Когда въезжала в замок? Все шныряет здесь. В глаза ему тяжеловато смотреть, скажи? Это сын лионидского короля.

Он здесь? Это было неожиданно. Она снова сосредоточила внимание на седельной сумке.

— Наследник Рора?

— Великие горы, нет, что ты! У него шесть старших братьев. А имя у него самое дурацкое, какое только можно придумать седьмому в очереди на трон: принц Первоцвет Грандемалион, — Раффин улыбнулся. — Слышала хоть раз что-нибудь подобное?

— Зачем он приехал?

— А! — воскликнул Раффин. — Это ведь и вправду очень интересно. Он утверждает, что ищет своего похищенного деда.

Катса подняла взгляд от сумки и посмотрела в смеющиеся голубые глаза.

— Ты ведь не…

— Конечно, нет. Я ждал тебя.

К ней подошел мальчик, чтобы забрать коня, а Раффин пустился в рассказы о гостях, которых она пропустила за время путешествия. Потом открылись одни из ворот, и к ним вышел управляющий.

— Это к тебе, — сказал Раффин, — я ведь на данный момент не сын своего отца, и ко мне он слуг не посылает, — рассмеявшись, он пошел прочь. — Рад, что ты вернулась, — крикнул он на прощанье и исчез под сводами замка.

Управляющий был одним из кучки сухих и высокомерных прихлебателей Ранды.

— Леди Катса, — сказал он. — Добро пожаловать домой. Его величество желает знать, успешно ли прошло путешествие на восток.

— Можете передать, что оно прошло успешно.

— Прекрасно, миледи. Его величество желает, чтобы вы переоделись к ужину.

— Не желает ли его величество чего-нибудь еще? — прищурилась Катса.

— Нет, миледи. Благодарю вас, миледи, — слуга изогнулся в поклоне и поспешно убрался подальше от ее взгляда.

Вздохнув, Катса закинула сумки на плечо. Когда король желал, чтобы она переоделась к ужину, это означало, что придется надевать платье, укладывать волосы, нацеплять драгоценности на шею и уши. Это означало, что король собирался посадить рядом с ней какого-нибудь ищущего спутницу жизни лорда, хотя, скорее всего, совсем не такую спутницу он представлял себе в мечтах. Но она быстро успокоит беднягу и, если повезет, скажется больной и уйдет с середины представления. Можно притвориться, что болит голова. Ей захотелось взять у Раффина его лекарство и покрасить себе волосы в голубой цвет — это спасло бы ее на какое-то время от торжественных ужинов Ранды.

Раффин появился снова, этажом выше, в галерее, что тянулась мимо его лабораторий. Перегнувшись через перила, он позвал ее.

— Кати!

— Что?

— Выглядишь потерянной. Забыла дорогу в свои покои?

— Я тяну время.

— А долго еще? Я хотел показать тебе парочку новых изобретений.

— Мне приказано навести красоту к ужину.

— Ну, — ухмыльнулся он, — тогда тебе понадобится вечность.

Лицо Раффина расплылось в усмешке, и Катса, оторвав пуговицу от одной из сумок, швырнула ее в его сторону. Взвизгнув, он бросился на пол, и пуговица врезалась в стену там, где он только что был. Когда Раффин осторожно глянул вниз через перила, Катса стояла посреди двора, уперев руки в бедра, и ухмылялась.

— Я нарочно промазала.

— Показушница! Заходи, если будет время, — он помахал рукой и скрылся в своих покоях.

Именно в этот момент смутный силуэт, о котором сигнализировало ее боковое зрение, принял форму. Он стоял этажом выше, слева, и смотрел на нее, облокотившись на перила: ворот рубашки расстегнут, в ушах и на пальцах — золотые кольца. Волосы темные. А на лбу, рядом с глазом, — крошечный, едва заметный рубец.

Глаза. Катса никогда ни видела таких глаз. Один был серебристый, другой — золотой, и они мерцали на загорелом лице, странно переливаясь. Удивительно, что они не светились в темноте при их первой встрече. Казалось, они не могут принадлежать человеку: от них невозможно было оторвать взгляд.

К незнакомцу подошел управляющий и о чем-то заговорил. Лионидец выпрямился, повернулся и сказал что-то в ответ, а когда управляющий ушел, взгляд его снова метнулся к Катсе. Он опять облокотился о перила.

Катса понимала, что стоит посреди двора, заглядевшись на этого лионидца, и понимала, что нужно уходить, но выяснилось, что уйти она не в силах.

Тогда он едва заметно поднял брови, и на губах появился намек на ухмылку. Он чуть кивнул ей, и это освободило ее от чар.

Самоуверенный, подумала она. Самоуверенный и наглый, вот и все, что о нем можно сказать. Какую бы игру он ни затеял — если думает, что втянет ее, его ждет разочарование. Да уж, самый настоящий Первоцвет Грандемалион.

Она оторвала от него взгляд, поправила сумки и заставила себя направиться в крепость, всю дорогу чувствуя, что ее спину буравят эти необыкновенные глаза.

Хильда начала работать в замковых яслях примерно в то же время, когда Ранда впервые повелел Катсе исполнить наказание. Трудно с точностью сказать, почему она боялась Катсы меньше, чем другие. Быть может, потому, что у ее собственною ребенка тоже был Дар. Не боевой, всего лишь Дар плавания — навык, от которого королю нет прока. Поэтому мальчика отослали домой, и Хильда видела, как соседи избегали и высмеивали его просто потому, что он плавал, как рыба. Или потому, что один глаз у него был черным, а другой — синим. И быть может, именно поэтому, когда слуги предупредили Хильду, чтобы она опасалась племянницы короля, Хильда не стала делать поспешных выводов.

Конечно, тогда Катса была уже слишком большая для яслей, к тому же замковые дети отнимали у Хильды много времени, но иногда ей удавалось вырваться на тренировки. Она сидела и смотрела, как под ударами ребенка из болвана сыпется набивка, как из рваных мешков на пол, словно кровь, струится зерно. Хильда никогда не оставалась долго — ее присутствие всегда требовалось в яслях, но все же Катса ее заметила, как замечала каждого из тех немногих, кто не избегал ее. Заметила и запомнила, но ни давала себе труда любопытствовать. Катсе не было никакой надобности общаться со служанкой.