Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Вскоре нам стала понятна и причина этого приказа. На этой дороге между Кальверией и Мемелем русскими уже были застрелены два посыльных мотоциклиста, а ранним сегодняшним утром еще и было совершено нападение на санитарную машину. Команда об изменении тактических планов была передана назад по колонне, и батальон на несколько минут замер на месте. Сыпля проклятиями, личный состав 10-й роты под командованием Штольца и 11-й роты под командованием Крамера занял рассредоточенную вдоль дороги позицию протяженностью около шести километров. Дистанция от солдата до солдата в этой внушительной человеческой цепочке составляла примерно пятнадцать шагов. По общей команде они двинулись в открытом порядке через поля, холмы и перелески с вполне определенной задачей: не пройти мимо ни одного русского в данном конкретном секторе.

9-я рота под командованием обер-лейтенанта Титжена была оставлена в резерве, и все ее солдаты как один тут же устроились кто как, чтобы хотя бы немного «прихватить поспать». Я быстро организовал временный пункт первой помощи поблизости от поста боевого управления Нойхоффа и приготовил все необходимое на случай возможной вспышки боевой активности. Сразу же вслед за этим я расстелил одеяло прямо под утренним солнцем и улегся отдыхать. Хиллеманнс, как обычно, был занят сообщениями, донесениями и прочей оперативной корреспонденцией. Майор Нойхофф уселся на валун и пристально воззрился вдаль. Немного повернувшись в нашу сторону, но как бы разговаривая с самим собой, он произнес:

— Майор Хёк со своим 2-м батальоном уже марширует по мосту через Мемель. Вот нас и еще раз притормозили для того, чтобы мы взяли на себя прочесывание шестидесяти квадратных километров богом покинутых буераков и поиграли в прятки с горсткой проклятых русских. Мои ребята вернутся назад в лучшем случае уже далеко за полдень. Они будут дьявольски уставшими, и нам придется догонять остальных до глубокой ночи. Два дня войны — и два дня мы вынуждены заниматься зачисткой самого вражеского отребья.

— Да уж, — поддакнул я ему из солидарности. — Но ведь кто-то же должен заниматься выполнением этих особых задач.

— Да будь они прокляты, эти особые задачи! — взорвался Нойхофф. — То, о чем вы говорите, называется не особыми задачами, а грязной работой, которую мы вынуждены делать из-за других и за других.

В этот момент мы увидели, что наши люди ведут к дороге четверых пленных, пойманных ими в лесах. Трое из них были одеты в штатское, но бритые наголо черепа выдавали в них солдат. Двое из них были монголами и как-то неуместно свирепо «таращились» на нас своими узенькими глазками. Пока Нойхофф, продолжая восседать на своем валуне, с интересом разглядывал русских, мы узнали, что одним из посыльных мотоциклистов, застреленных здесь сегодня на рассвете, был ефрейтор Бельцер из нашего батальона. Карманы ефрейтора, когда обнаружили его тело, были опустошены, а перевозимые им донесения исчезли. Губы Нойхоффа сжались в плотную бескровную нить.

— Убит и ограблен… — как-то очень страшно прошептал он, ни на секунду не сводя взгляда с русских пленных. — Один из моих людей убит и ограблен… Этого человека, — кивнул он головой на русского в военной униформе, — отправить в зону временного содержания военнопленных. А эти три пугала… — он зловеще сощурил глаза на тех, что стояли перед ним в нелепой гражданской одежде, — этих троих поганых уличных грабителей я расстреляю немедленно.

Нойхофф вызвал унтер-офицера и шесть солдат из 9-й роты. Уже через несколько минут расстрельная команда стояла перед майором.

Никто из присутствовавших при этой сцене не смел не только произнести ни слова, но даже и пошевелиться.

— Что ты думаешь по этому поводу? — повернувшись к Хиллеманнсу, спросил у него Нойхофф.

— Думаю, что надо поступить, как вы прикажете, герр майор, — как всегда исполненный сознания долга, ответил Хиллеманнс.

Я пристально смотрел на троих пленных. Было совершенно ясно, что они не понимают ни слова по-немецки и не осознают, что их участь висит на последнем волоске. Ближе всех пленных стоял ко мне хрупкий паренек всего лет восемнадцати. Гражданская одежда болталась на нем слишком свободно и была явно с чужого плеча. Он ответил мне прямым, каким-то по-детски наивным и не отдающим себе отчета в происходящем взглядом. Он совершенно не выглядел как откровенный убийца; я, по крайней мере, никак не мог поверить, что он являлся таковым. Практически наверняка он переоделся в штатское с целью затеряться среди литовского гражданского населения, чтобы избежать пленения.

Мне было также понятно, что для принятия окончательного решения Нойхофф нуждается в чьей-то более ощутимой моральной поддержке, нежели та, что прозвучала в покорном ответе Хиллеманнса, и даже та, что была заложена в недавно полученном приказе Гитлера. Реалии нынешней войны были слишком непривычны для Нойхоффа как для солдата старой закалки, который был приучен воевать по строго определенным правилам. Ему нужно было, чтобы хотя бы кто-нибудь еще выразил свое уверенное согласие с его мрачным вердиктом.

— Разве вы не считаете, доктор, что мы не должны церемониться с этими головорезами? — обратился он вдруг прямо ко мне.

— Я даже не знаю, что ответить вам, герр майор, — еле выдавил из себя я, ощущая к этим жалким, беспомощным и никому не нужным голодранцам лишь жалость, с которой не мог ничего поделать. — Вы совершенно уверены в том, что это переодетые снайперы, герр майор? Если бы мы нашли при них какое-нибудь оружие или инкриминирующие документы, то тогда их смерть была бы совершенно оправданной в соответствии с законами военного времени. Если же ничего обнаружено не будет, то лично я не стал бы отягощать этим свою совесть.

Нойхофф метнул в мою сторону быстрый и не слишком довольный взгляд, в котором, однако, как я успел заметить, промелькнуло возникшее сомнение.

— Обыскать их, — отрывисто проговорил он.

Обычные гражданские паспорта, несколько огрызков черствого хлеба и пригоршня просушенного табака — это было все, что содержали их карманы.

— Отправьте этот сброд в зону для военнопленных, — грубо приказал Нойхофф.

Не глядя больше в мою сторону, он с выраженным неудовольствием раскачивался с пяток на носки и обратно, но я знал, что на самом деле Нойхофф испытывал в этот момент облегчение от того, что не стал участником смертной казни. Явно для того, чтобы отвлечься на что-нибудь, он без всякой необходимости пристально осмотрел всех коней и лошадей и коновязи и убедился в том, что они хорошо накормлены и напоены. Ласково похлопав по шее своего вороного мерина, он дал ему заранее припасенный кусочек сахара.

— Придется теперь переписывать мой доклад в штаб полка! — сердито проворчал Хиллеманнс.

Поразительно: пока мои руки были вынужденно ничем не заняты в ходе этой не слишком продолжительной, но полной драматизма сцены, Хиллеманнс уже успел настрочить доклад о приведении приказа о расстреле в исполнение! Дехорн занимался проверкой укомплектованности моей медицинской сумки, а Мюллер, который никогда не мог сидеть без дела, чистил и смазывал мой автомат. Вегенера я отправил на моем служебном «Мерседесе» искать нашу затерявшуюся где-то санитарную машину.