Мокрое волшебство - Эдит Несбит

– Мы хотим, – сказал Фрэнсис дрожащим голосом, хотя снова и снова повторял себе, что он не ребенок и не собирается вести себя как ребенок, – мы хотим тебе помочь.

– Помочь мне? Вы? – Русалка приподнялась чуть выше и презрительно посмотрела на ребят. – Разве вы не знаете, что я – владычица всей водной магии? Я могу поднять бурю, которая сметет это ужасное место, моих отвратительных похитителей и вас вместе с ними и унесет меня на гребне огромной волны вниз, в глубины морей.

– Так почему же ты ничего такого не делаешь? – спросил Бернард.

– Ну я об этом подумывала, – слегка смущенно ответила русалка, – когда вы влезли со своими заклинаниями. Что ж, вы позвали, я ответила. А теперь выкладывайте, что я могу для вас сделать.

– Мы ведь уже сказали: мы хотим помочь, – довольно вежливо объяснила Мавис, хотя ее крайне разочаровало, что русалка (вызванная самым красивым способом), оказалась такой вспыльчивой. И это после того, как они весь день говорили о ней и заплатили каждый по три лишних пенса, чтобы увидеть ее вблизи, и надели свои лучшие белые платья. – Та, другая Сабрина, в море, велела тебе помочь. Она не говорила, что ты – владычица магии, а просто сказала: «Они умирают в неволе».

– Что ж, спасибо, что пришли, – ответила русалка. – Если она действительно так сказала, то или Солнце стоит в доме Либера, что невозможно в это время года, или веревка, которой меня изловили, сделана из шерсти ламы, чего не может быть в здешних широтах. Вам что-нибудь известно о веревке, которой меня поймали?

– Нет, – ответили Бернард и Кэтлин.

Но Фрэнсис и Мавис сказали:

– Тебя поймали лассо.

– Ах, мои худшие опасения подтвердились, – вздохнула русалка. – Но кто бы мог подумать, что у здешних берегов можно встретить лассо? Должно быть, так все и было, и теперь я понимаю, почему нечто невидимое удерживало меня от магии Великого Шторма, хотя с тех пор, как меня пленили, я готова была устроить шторм не меньше пятисот раз.

– В смысле, тебе казалось, что у тебя ничего не выйдет, поэтому ты и не пыталась, – уточнил Бернард.

Раздавшийся снаружи дребезжащий, рвущийся звук, сперва тихий, по постепенно усиливающийся, почти заглушил их голоса. Это барабан возвещал о начале циркового представления. Мальчик с Блестками просунул голову в комнату и сказал:

– Поторопитесь, не то пропустите мой изумительный номер: «Ребенок на коне с тамбуринами», – и снова скрылся.

– О боже! – воскликнула Мавис. – А мы еще не придумали, как тебя спасти!

– И не придумаете, – беспечно отозвалась русалка.

– Послушай, ты ведь хочешь, чтобы тебя спасли, правда? – спросил Фрэнсис.

– Конечно, – нетерпеливо ответила русалка. – Теперь, когда я знаю о веревке из шерсти ламы. Но я не смогу идти, даже если меня выпустят, а вы не сможете меня нести. Вам что, было трудно явиться глубокой ночью на колеснице? С вашей помощью я бы на нее поднялась, и мы могли бы стремглав умчаться отсюда прямиком в море. Я бы упала в воду с колесницы и уплыла, а вы бы выплыли на берег.

– Вряд ли мы смогли бы проделать… что-нибудь подобное, – сказал Бернард, – не говоря уже о том, чтобы выплыть на берег с лошадьми и колесницами. Самому фараону такое не удалось, знаешь ли.

Даже Мавис и Фрэнсис добавили беспомощно:

– Понятия не имею, откуда нам взять колесницу.

И:

– Придумай какой-нибудь другой способ.

– Я буду вас ждать глубокой ночью, – совершенно спокойно сказала леди в резервуаре.

С этими словами она плотно обмотала голову и плечи водорослями и медленно опустилась на дно бака. А дети остались стоять, тупо глядя друг на друга, пока в цирковом шатре играла музыка и раздавался мягкий тяжелый стук копыт по опилкам.

– Что же нам теперь делать? – прервал молчание Фрэнсис.

– Само собой, пойти и посмотреть представление, – ответил Бернард.

– Конечно, мы можем поговорить о колеснице позже, – согласилась Мавис.

– До глубокой ночи у нас еще полно времени, чтобы поговорить, – сказала Кэтлин. – Пошли, Мишка.

И они пошли.

Нет ничего лучше цирка, чтобы заставить людей позабыть о тревогах. Невозможно сосредоточиться на бедах и трудностях, когда дрессированные собачки демонстрируют свои достижения, волки танцуют знаменитый танец с флагами всех стран, а очаровательная леди прыгает сквозь бумажные обручи, чудесным образом приземляясь на плоскую спину белого коня. Все это поневоле изгоняет докучливые заботы, особенно из умов детей. Поэтому на полтора часа (цирк был действительно хорошим, мне не понять, как он вообще оказался на бичфилдской ярмарке) сплошная стена захватывающего дух наслаждения встала между беседой с русалкой и трудной задачей добыть для нее желанную колесницу. Но как только все закончилось и дети влились в жаркую, плотную толпу, выходившую из пыльного шатра на солнечный свет, на них с новой силой навалилось осознание их долга.

– Правда, клоун был потрясающим? – спросил Бернард, когда они выбрались из толпы.

– Мне больше всего понравилась леди в костюме для верховой езды и ее лошадь, которая бегала вот так, – сказала Кэтлин, пытаясь маленькими белыми ручками и ножками в коричневых чулках показать, как скакала лошадь, демонстрировавшая высшую школу верховой езды.

– А вам не кажется, что слон… – начала было Мавис, но Фрэнсис перебил:

– Насчет той колесницы…

И после они больше ни о чем другом уже не говорили. И все их разговоры сводились к тому, что у них нет и не может быть колесницы, и им ее не раздобыть, по крайней мере, в Бичфилде.

– Как думаете, сработает, если мы скажем тыкве: «Сабрина прекрасная»? – высказала Кэтлин последнее и самое дельное предложение.

– У нас нет даже тыквы, – напомнил Бернард, – не говоря уж о крысах, мышах и ящерицах, которые были у Золушки. Нет, все это без толку. Но вот что я скажу… – Он резко остановился. Уже наступил поздний вечер, и дети были недалеко от дома – на дороге, где жила болтливая овсянка. – А как насчет тачки?

– Маловата, – возразил Фрэнсис.

– На мельнице есть большущая, – напомнил Бернард. – А теперь слушайте. Я не очень хорошо разбираюсь в волшебстве, но дядя Том говорит, что я прирожденный военачальник. Если я скажу, что в точности надо делать, вы с Мавис справитесь сами и отпустите нас с Кэти?

– Собираешься увильнуть? – с горечью спросил Фрэнсис.

– Да нет же. Просто не я затеял эту игру и играть в нее не хочу. А если начну, то все испорчу – ты ведь знаешь, что так и будет. Я невезучий. Вам ни за что не выйти со мной из дома глубокой ночью: я обязательно уроню ботинок на лестнице или чихну… А вы ничего не уроните и не чихнете, сам знаешь.

Бернард испытывал какую-то печальную гордость оттого, что он из тех мальчишек, которые всегда попадаются. Если вы относитесь к таким мальчикам, возможно, самое лучшее – с этим смириться. И Фрэнсис не мог отрицать, что в словах брата есть доля истины.