Игрек Первый. Американский дедушка - Лев Корсунский

— Она бессмертная? — снова не сдержал волнения Коровко.

— Безусловно. Так же, как и ваша. Грешная душа вашей супруги…

— Она грешная?

— Так же, как и ваша! — осадил мэра Сизарь. — Ведите себя скромней! Она дает мне понять, что не простила пакость, которую вы учинили с черепом Засекина.

Мучимый раскаянием, Коровко застонал.

— И то, что вы пытались изнасиловать свою избирательницу на сцене…

В толстом теле мэра стали зарождаться рыдания, похожие на собачий лай.

— И то, что вы…

— Я понял! — пролаял Коровко.

— И то, что…

— Виноват! Грешен!

— Только, чтоб отомстить вам, она взяла в любовники Альберта!

Любопытствующая публика перестала дышать.

— В любовники — Альберта? — недоверчиво переспросил Коровко, подозревая, что души тоже могут безбожно врать, они ж человеческие!

Толпа скорбящих исторгла из своей среды преступного телохранителя.

— Раиса сама меня попросила… Я… А я… — жалкий лепет оправданья, как было сказано по другому поводу. Судьбы свершился приговор.

— Как мужчина Альберт великолепен… — неделикатно продолжал душеприказчик Сизарь, — но душа его пуста. Поэтому я не знала с ним высокого наслажденья… Из моих вещей отдайте ему нижнее белье…

— Зачем мне! — ужаснулся телохранитель, польщенный тем не менее признанием его мужского дара.

— Он хам… — обнародовал глюк душевные движения покойницы. — Я искусала ему член.

— Это правда? — рогоносец обратился к своему телохранителю.

Альберт со скорбным видом кивнул.

Коровко хотел, чтоб тот немедленно предъявил вещественные доказательства супружеской измены. Но сообразил, что сие в присутствии усопшей станет кощунством. Вдовец отдышался. И произнес громогласно, как на трибуне:

— Я прощаю грешную душу Раисы.

Сизарь сосредоточился, вник в последнее желание бессмертной души. И провозгласил:

— Благая весть! Душа Раисы прощает грешную душу Григория!

Обливаясь очистительными слезами, Коровко и Альберт обнялись.

* * *

На другой день отец Никодим сообщил Сизарю:

— Ты раскрутился. Сегодня одна душа сразу после отпевания желает тебе открыться.

— От богоугодных дел никогда не отлыниваю!

6.

Алевтина мечтала поразить воображение Игрека какой-нибудь дьявольской затеей. То, что все живое подле ведьмы жаждало плотской любви, давно уже не трогало Ангела. Жуликоватый Сизарь утверждал, что даже души умерших в присутствии вакханки изнемогают от вожделения.

Тина не верила свистуну. Она надеялась получить отдохновение от неутолимой любовной страсти хотя бы после смерти.

Вместо эффектного трюка у ведуньи вышел конфуз.

Праздник прощания с жизнью зачаровал Игрека. С похоронной процессией он последовал до кладбища. Дважды бедный глюк расставался с жизнью, но столь пышных церемоний не удостаивался. Роскошные похороны привлекли и Ведьму. Ей уже приходилось видеть гробы, обустроенные по последнему слову техники — с факсами и сотовыми телефонами. Новые русские ничем не отличались от язычников, клавших в усыпальницу лук со стрелами или меч. В прежние времена, правда, случалось, и жен клали к покойному мужу. Нынешние вдовы предпочитают оставаться на поверхности земли.

На сей раз в гробу покоилась дама, разодетая, как на бал. Безутешный супруг Коровко и в голове не держал залезть к ней в гроб.

Подле него со скорбным ликом присутствовал Альберт. Вездесущая кладбищенская молва провозгласила, что над гробом усопшей муж и любовник обнялись и простили друг друга.

Тронутая красивой легендой, Алевтина пробралась поближе к рыдающим мужчинам.

* * *

Жизнь оказалась красивей худосочных легенд.

Под звуки духового оркестра муж и любовник, обливаясь слезами, упали друг другу в объятия. Их поцелуй обнаружил страсть, владевшую обоими. Могучий язык Коровко проник в рот Альберта и стал там беззастенчиво хозяйничать.

Телохранитель, в свою очередь, будучи не в силах сдержать возбуждение, стал легонько поглаживать своего шефа пониже спины. Непристойный жест не укрылся от пытливых взоров скорбящих.

Мэр Коровко и сам не оставил без внимания мускулистую задницу своего телохранителя.

Лобзанья над гробом грозили закончиться непристойностью. Охваченные сладострастием, мужчины готовы были свалиться на покойницу. Тина, поняв, что она виновница умопомрачения, ринулась прочь. Беспечный Игрек, заливаясь хохотом, попытался ее удержать. Ведьма лишала его упоительного зрелища.

К разочарованию зевак, Коровко и Альберт очнулись, с недоумением воззрились друг на друга.

— Разрешите опускать гроб в могилу? — на ухо вдовцу просвистел распорядитель траурной церемонии.

— Давно пора!

Кладбищенское непотребство не укрылось от взора полковника Судакова. Начальник Службы безопасности присутствовал на похоронах супруги мэра по протоколу.

Контрразведчик отметил: сразу после того, как двое молодых людей поспешно покинули церемонию, Коровко и Альберт опомнились.

Полковник послал капитана Сырова проследить за странной парочкой. Сам он остался на кладбище, а затем отправился на поминки.

Безумные ласки мэра с его телохранителем не повторялись.

1.

Той же ночью сделался пожар в четырехэтажном особняке Службы безопасности. Огонь занялся сразу с двух сторон, что исключало неисправность в проводке. Ничем не примечательный прохожий заметил с улицы пробивающийся в окнах огонь и побеспокоил охрану здания.

Очумевшие со сна охранники, осмыслив случившееся, впали в транс. Непритворное одурение снимало с них подозрение в злом умысле.

О том, что без поджигателя не обошлось, говорили во весь голос. Прохожий, разбудивший охрану, естественно, был арестован. В то, что он Герострат, никто не верил, но для предотвращения кривотолков следовало действовать, даже совершая при этом ошибки. Полковник Судаков принял решение совершить еще одну ошибку — арестовать всех охранников.

Городские обыватели сразу утихомирились. Поняли, что чекисты ушами не хлопают.

* * *

Еще до появления пожарных у пылающего особняка собралась вся Воробьевка. Контрразведчики отгоняли неорганизованное население подальше от места катастрофы, но запретить глазеть на пожар не могли.

Игрек привлек внимание полковника Судакова.

От восторга при виде всепожирающего огня юнец прослезился.

— Боже мой! — самозабвенно лепетал он. — Боже мой, какой класс!