Дядя Джимми, индейцы и я - Артур Беккер

— Вот только не надо мне рассказывать про демократию! Этим дикарям есть чему поучиться у нас, коммунистов! Индейцы крадут водопроводные краны, это известный факт, сверлят дырки в стене, втыкают туда ворованные краны и ждут, что из стены у них польётся вода. Это же примитив!

Я ничего не ответил, я был сыт по горло постоянными спорами с Джимми.

Может, моя бабушка была права, — может быть, мой дядя действительно чудовище, но, несмотря ни на что, я его люблю. Я его люблю и пытаюсь терпеливо сносить все трудности.

В автобусе нам пришлось решать ещё одну проблему, которая истрепала нам с Агнес последние нервы: всякий раз, когда «борзой» автобус делал где-нибудь короткую остановку или нам приходилось делать пересадку — по большей части это происходило в безымянных, заспанных провинциальных дырах, — дядя Джимми отказывался идти в туалет. Вместо этого он мочился в пластиковые бутылки, какие только удавалось раздобыть, и прятал их под своим сиденьем, да ещё и требовал от нас с Агнес, чтобы мы ему при этом помогали, прикрывали его от остальных пассажиров. Он сказал: — До тех пор пока мы не приедем, я не буду ничего есть и пить и в туалет выходить тоже не буду. Кроме того, я намерен по приезде сделать так, как делает наш Папа Римский: я встану на колени и поцелую землю — достойно поприветствую новую родину, лучше всего с молитвой! А до того — ничего!

С молитвой! Услышав это, я даже засмеялся. Когда моя бабушка и тётя уходили вечером в спальню, чтобы помолиться, Джимми их высмеивал. Он сидел на кухне в своей белой нательной рубахе с коричневыми пятнами от соуса и в трусах и курил свою сигарету «Спорт» без фильтра:

— Вот вы молитесь Богу, — говорил он, — так, будто он приносит вам в дом деньги, а ведь это я забочусь о том, чтобы на столе каждый день было чего жрать!

И вот, после двух с половиной суток убийственной поездки, мы достигли цели: Канада, страна обетованная, рай на земле.

На вокзале в Виннипеге мы так и не увидели Чёрного, кузена дяди Джимми, который и пригласил нас сюда Вместо него нас встретил холодный дождь. Однако нам с Агнес это было безразлично, теперь мы знали, что нас уже никто не разлучит — ни родители Агнес, ни учителя: мы были действительно вместе, мы стояли под дождём в чужом городе, неподвижно, с затёкшими мышцами, — мы стояли, «борзой» автобус уехал, а у нас не было сил даже обняться. У нас были не ноги, а костыли, а наши головы, казалось, потеряли способность фиксировать эти изменения, настолько мы были измучены путешествием.

Джимми вырвал нас из мечтательного состояния:

— Я представлял себе это совсем по-другому!

— Дядя, что случилось? — спросил я.

— Вся святая земля загажена мазутными пятнами и раздавленными жвачками! — сказал он. — Кроме того, если я сейчас упаду на эту землю лобызать её, вам придётся после этого нести меня на носилках. Я уже не встану.

Он еле ковылял, даже прихрамывал, ведь в автобусе он просидел не вставая больше тридцати шести часов — как наседка на яйцах, — и даже почти ничего не говорил. Однако с каждым шагом походка его становилась всё увереннее и легче. Он вдруг вполне ожил, даже стал повыше ростом и приосанился, как большой начальник.

— Давайте, пошевеливайтесь, — скомандовал дядя. — Нам надо разыскать Чёрного! Насколько я его знаю, он наверняка торчит сейчас в каком - нибудь баре и квасит нос в рюмке водки!

Чёрный — украинец. Я знаю русский язык ровно настолько, чтобы уметь отличить его от украинского.

Но нам не пришлось слоняться по барам в поисках Чёрного: он сам возник перед нами — невысокий человечек с огромным красным носом. Он поздоровался так, что это прозвучало почти по-польски:

— Дэнь добрый!

Он появился внезапно, трезвый и даже с букетом роз, прижав его к груди. Оц держал цветы так, будто укачивал спящего младенца. Джимми набросился на цветы, вырвал их из рук кузена и представил ему нас по-русски:

— Это Теофил, мой племянник, а это Агнес, подруга Теофила и моя жена!

Чёрный сказал:

— Мирек, ты спокойно можешь говорить по - польски, но: who is Agnes?

Когда-то в Вильне Чёрный якобы держал дядю Джимми над купелью, 1 сентября 1939 года, был его крёстным отцом, об этом я знаю от тёти Ани, но мало ли каких историй не услышишь в Ротфлисе. Городок Друскининкай в Литве, где Чёрный жил до конца Второй мировой войны, мой дядя посещал в семидесятые годы несколько раз, когда был ещё счастливо женат на тёте Ане. Об этих поездках у меня остались смутные воспоминания. Хорошо помню лишь одно: всякий раз, когда Джимми в Ротфлисе сходил в поезда, он был ещё настолько пьян, что говорил с нами по-русски, потому что думал, будто он, наоборот, приехал в Литву и что его встречает родня Чёрного.

«А этот украинец, должно быть, богатый человек», — было нашей первой мыслью, когда мы садились в его «хонду». Машина была новенькая, она скользила по улицам Виннипега, как ракета на колесах. Тут мы разом поверили в Бога и в справедливость, поскольку Америка и Канада, как оказалось, действительно существуют: японские автомобили, неоновая реклама «Будвайзера», яркие вывески разнообразных банков, куда мы вскоре понесём складывать наши деньги. В кармане у нас оставалось всего десять долларов, но мы уже носом чуяли большие деньги: они валялись прямо на дороге, их оставалось только поднять. Так мы тогда думали.

В социалистических странах уже разучились строить деревянные дома. В квартале, где жил Чёрный, было очень много горных домиков с окнами, затянутыми москитной сеткой. Его дом номер 177 на Уэстгроув-вэй представлял собой воплощение нашей мергы о богатстве. Мы вошли в него как во дворец, и Чёрный явно испытывал удовольствие, устроив нам небольшую экскурсию:

— Ну-ну, посмотрите, как живёт бедный эмигрант и вдовец из Друскининкая! Начнём с кухни!

В его доме был даже кондиционер! И отдельная спальня! В садовом пруду плавали пластиковые утки в натуральную величину! В ванной всё функционировало безотказно: кафельные плитки не отваливались от стены, вода из крана текла не ржавая, правительство не отключало ток ради экономии электроэнергии, как в Польше. В салоне нас ожидал накрытый стол с польской ветчиной, солёными огурцами, яйцами под майонезом, жареной сельдью и бутылкой «Выборовой»!

— Освежитесь немного! — предложил Чёрный. — У нас в Америке большое значение придаётся чистоте!

Джимми помыл руки, вытер их о штанины и сказал нам:

— Прекрасно, здесь хоть пей из унитаза, к тому же в Канаде всегда суббота, потому что всегда банный день: мойся сколько влезет!

Мы с Агнес тоже помыли руки и очень осторожно воспользовались белым полотенцем, висевшим на стене, опасаясь, что перепачкаем его.

Первые три рюмки водки не оказали на Джимми никакого действия, на Чёрного тоже, но когда очередь дошла до четвёртой и до пятой, мой дядя превратился в сплошную икоту, он начал ухмыляться и не в состоянии был произнести ни одной связной фразы, как будто у него в горле был молоток. И затем произошло то, что всегда бывает в тех случаях, когда наша родня встречается что-нибудь отпраздновать: мужчины начинают целоваться и ругают своих жён: