ЧЯП - Эдуард Веркин

До дома он доехал за пять минут. Бабушка продолжала смотреть телевизоры во сне, Синцов не стал их выключать, чтобы не разрушить гармонию, бабушка счастливо улыбалась.

Синцов осторожно прошел на кухню и опрометчиво съел полбанки холодной сметаны. Сметанный удар подкосил не хуже ворошиловского, захотелось кофе из машины, но кофе не было, Синцов стал пить заварку из чайника, на цикорий не решился.

Бабушка проснулась, сомнамбулически перелегла на диван и уснула снова, телевизоры не выключила, даже во сне оставшись в эфире. Синцов допил заварку, почувствовал скуку. Вернулся в свою комнату, взял с подоконника и попробовал почитать книгу «Гривск – город-загадка», но никакой загадки на первых страницах не нашел. Автор, местный краевед П.В. Дольников, как водится, выводил историю Гривска из седой и замшелой древности. Рассказывал, что город был основан примерно в одно время с Ладогой, само собой, лежал на пути из варяг в греки, и сам Великий князь Юрий Долгорукий, проезжая здешние места сразу после основания Москвы, был удивлен обилием рыбы в водах и птиц в воздусях и в большом от этого множества вдохновении соскочил со своего верного комоня, неосторожно запутавшись при этом в гриве шеломом работы византийских мастеров. Челядь, стремянные, стольники и смерды, встречавшие визит князя с большим энтузиазмом, кинулись на помощь Юрию, но тот уже справился сам – выхватил из ножен клинок харалужный и отсек конскую гриву по самые корни. Гриву сию он кинул в реку, которую с тех пор стали называть Гривкой. Сам же город долгое время именовался Юрьевцем, но поскольку стараниями Долгорукого Юрьевцев на Руси завелось несметное количество и жители их от постоянной путаницы испытывали дискомфорт, в семнадцатом веке город окончательно переименовали в Гривск. Существует, впрочем, еще несколько поэтических легенд о возникновении названия…

Дальше, примерно с третьей страницы, краевед Дольников врал еще самозабвеннее, но никакой загадки предъявлять не торопился, Синцов почувствовал, что от этого вранья он погружается в сон еще сильнее, чем от сметаны, и решил с этим бороться. Он дотянулся до телефона, нашел визитку Грошева и позвонил.

Грошев ответил сразу.

– Да.

– Это я, Костя. Сегодня в парке, тот, у которого два рубля.

– Привет, Костя. Надумал монетку скинуть?

– Ага.

Грошев улыбнулся. Синцов был просто уверен, что Грошев улыбнулся.

– Приходи, – сказал Грошев. – Я недалеко живу, на Диановых, двадцать три. Это от твоего дома два раза направо.

– Ага, сейчас.

Два раза и направо.

Улица Диановых располагалась перпендикулярно улице Мопра, на которой жила бабушка. Синцов остановился на перекрестке и немного подумал, кто такие были Диановы и кто такой был старик Мопр, потом отправился дальше, рассудив, что ломать голову не стоит, мало ли улиц со странными названиями?

Грошевы жили в доме № 23. Дом оказался большой, старый, прочный, вокруг яблони, акация, цветы. Два гаража, справа и слева, возле левого стояла новая «Нива», возле правого мотоцикл с коляской. Мутно-зеленого цвета, старой конструкции, но на новеньких шипастых шинах, бодрый такой мотоцикл, с кожаными кофрами, с дополнительной фарой. Боря. На коляске написано «Боря». Значит, Боренька. Вполне. Синцов не очень хорошо знал Грошева, но отчего-то ему показалось, что имя для мотоцикла придумал именно он.

Забор вокруг дома тянулся невысокий и декоративный, крашенный белым, калитка распахнута, Синцов вошел. Ничего необычного, двор как двор, из непонятного только вросшая в землю колесная пара от узкоколейного вагона, крыльцо высокое, бочка с водой под водостоком, и дверь тоже открыта, и на ветру покачивается зеленая москитная сетка. Синцов подумал, что в Гривске все по-простому, двери мало кто закрывает, воровство явно слаборазвито, оазис, остров спокойствия.

Даже звонка на дверях нет, видимо, принято входить, не обозначившись. Или надо стучать кулаком в раму.

Но стучать не пришлось – показался Грошев. Он был обряжен в сильно замызганный спортивный костюм, поверх которого маслянисто чернел длинный кожаный фартук. В руке горящая паяльная лампа.

– Привет, Костян, – сказал он. – Проходи в дом за мной.

Грошев взмахнул лампой, москитная сетка с треском загорелась, Грошев ругнулся, сорвал ее и утопил в бочке с водой, сетка зашипела и завоняла.

– Проходи, – повторил он. – Боты можешь не снимать.

Синцов поднялся на крыльцо, оказался на веранде с длинным столом, самоваром и креслами-качалками в количестве трех штук. Обитая толстым войлоком дверь вела в долгие сени, делящие дом на две половины. Комната Грошева находилась в левой.

Это была самая необычная комната, которую видел Синцов. Самая. Нет, он бывал в комнатах, в которых царил бардак после переезда, в которых репетировала панк-группа, хозяева которых были оголтелыми юными натуралистами, хозяйки которых беззаветно любили Брэда Питта, но всем этим комнатам было далеко до комнаты Грошева.

Мастерская, не комната, а мастерская. Три больших окна вдоль стены, под ними верстаки, две штуки, на верстаках инструменты совершенно разные, от щербатых зубил до небольших токарных станков и ванночек с опущенными в них электродами.

Два потрепанных полосатых дивана, просиженных, утративших первоначальный цвет, но явно еще крепких, тот, что побольше, стоял на квадратных гирях, тот, что поменьше, – на силикатных кирпичах.

Вдоль стен синие пластиковые ящики из-под пачек молока, в ящиках мешочки, перевязанные бечевками и опломбированные. Много мешочков разного размера, и большие и маленькие, белые, зеленые, некоторые вообще полиэтиленовые. Трехлитровые банки, набитые мелочью, обрезанные пластиковые бутылки, наполненные черными и позеленевшими кружочками, шкатулки, графины, графинчики, чернильницы, они стояли и лежали везде. Еще много всего, Синцов окинул комнату взглядом, но не сумел сразу понять, что здесь и как, слишком велико было обилие вещей, Синцов не сумел присмотреться ко всем, заметил только самые крупные, яркие и знакомые.

Рядом с большим диваном – журнальный столик, а на нем компьютер.

Да, компьютер поразил Синцова особо. Он был безжалостно полуразобран, из него торчали шлейфы и кабели и неожиданные прозрачные трубопроводы с текущей жидкостью, к компьютеру крепились блестящие радиаторы и дополнительные вентиляторы и приспособления, назначения которых Синцов не знал. Одним словом, машина имела законченный киберпанковский вид, но даже сквозь этот дикий колхоз Синцов ее узнал. Это был MAC Pro, мечта утонченных компьютерных маньяков, мощный и стильный аппарат, визитная карточка, отличавшая унылое школоло, привыкшее натирать мозоли об клаву в виртуальных боях с такими же лузерами, от реальных уважаемых человеков. С подобными машинами Синцов пересекался только в магазинах, цены у них были облачно-заоблачные, и Синцов никак не ожидал встретить такую культовую вещь в Гривске.

Впрочем, здесь к ней, судя по всему, относились без должного уважения, творение американских гениев Силиконовой долины было усовершенствовано самым пренебрежительным образом и теперь выглядело вполне себе по-русски. На экране синели какие-то таблицы с цифрами, насколько успел понять Синцов, загружались данные с интернет-аукционов. Сбоку от компьютера стояло устройство, назначение которого Синцов точно не определил: корпус из полированного алюминия, из него торчали старинные электронные лампы. Лампы светились и немного гудели, а само устройство соединялось с компьютером толстым кабелем.