Третье дыхание - Валерий Попов

– Я хочу… погулять, – произнесла она тихо, последнее слово – чуть слышно. Боится? Не выпускали ее? И форточку не открывали? Две недели подряд?

– Конечно! Какие проблемы! – воскликнул я.

Я вернулся – и теперь нормальная, разумная жизнь здесь пойдет!

Законопатили ее тут – так и здоровый не выдержит. Сейчас мы с ней прогуляемся – и она оживет. От сознания все идет – а особенно в таком деле. Ведь – тьфу, тьфу, тьфу – все сейчас здоровое у нее.

Кроме сознания. А оно из слов состоит! Подменим слова, вернем любимые наши, веселые – и прежнюю жизнь вернем. Ведь “формально все нормально”, как шутили мы. Деньги привез. Накупим всего, а глядя на вкусные вещи, кто не будет рад? На самом деле все просто. Счастье – когда я тут – легко сделать.

Пойду скажу им, что мы уходим… но скоро придем. Ясно – и Насте тяжело. И с ней поговорю. Всех тут расколдую!

– Сейчас, – улыбнулся Нонне, бережно положил ее на подушку. Вышел.

Перед кухнею глубоко вдохнул: входим в атмосферу высокой плотности.

– Мы прогуляемся? – легкомысленно свесившись за порог (мол, даже входить для такой мелочи не стоит), произнес я.

Настя и гость глянули друг на друга, тяжко вздохнули. Мол, столько трудов, а теперь этот игрунчик все испортит – видимо, поездка в

Африку окончательно ослабила его мозг!

– Отец! – произнесла Настя трагическим басом. – Врубись наконец!

Пойми, что мать серьезно больна! Стас как специалист находит ее состояние очень тяжелым. Настаивает на немедленной госпитализации.

– А может… я как-то попробую… тут?

– Что – тут? – заговорил Стас. – У нее острейший алкогольный психоз.

Весьма опасный. В том числе – и для окружающих! Настя говорит – она слышала голоса? Вы поймите – этот голос… ей все, что угодно, может приказать, вплоть… – Он поглядел в угол, где у нас висели кухонные ножи. Настя, кивнув, собрала их в свою торбу.

– Ну говори, отец! Она слышит голоса?

Да не только голоса она слышит… А кое-что еще видит! Сказать? И этим ее погубить? Диагноз – и за решетку?

– Голоса? – произнес я удивленно.

– Прекрати, отец! – Настя жахнула по столу, заходила по комнате. -

Ты бы тут посидел!

Я тут уже… поседел! В том числе – и благодаря Насте! Так что!.. Но надо же Нонне сделать хоть какое-то облегчение!.. Тем более что скоро, видно, ее придется упечь. Но счастливой, хотя бы на час, надо сделать ее? А то – отчаяние и отчаяние подряд! Кто это выдержит?

– Но от часовой прогулки на свежем воздухе, надеюсь, не будет беды?

– Но учтите – малейшая доза алкоголя ее убьет! Мы закачали в нее довольно серьезные лекарства…

– Я вижу!

– Пошли, Стас! – Настя нервно направилась к выходу.

– …Спасибо тебе! – произнес я.

– Пожалуйста, – холодно проговорила она. – Список лекарств – на столе!

В комнате дочь стала сворачивать свои вещи – и слезы блеснули у нее.

Я открыл рот, чтобы сказать ей… но тут Нонна громко застонала в спальне. Все – уже не до разговоров, надо идти.

– Ну… расскажи мне… что тут делать, – попросил Настю.

Вздохнула.

– …Через час у нее лекарства. Вот лежат. Следи, чтобы проглотила, а то она любит прятать их. – Ну… – Мы глядели друг на друга. Тут в дверях засветился лысый кумпол отца. Как всегда, вовремя! Тяжелая ситуация еще тяжелей, когда смотрят на нее – вот так, с прищуром.

Всю жизнь он злаки изучал – теперь изучает нас.

– Кстати, – прохрипел он. – Я за лекарства ей заплатил. Пять тыщ.

– Тебе прям сейчас надо? – обернулся я.

Ничего не ответив, он повернулся, зашаркал к уборной. И он обиделся?

Начал я хорошо: всех уже обидел, Нонне ничем не помог.

– И не гуляй, ради бога, с ней, – устало произнесла Настя. – Все заканчивается истерикой – почему ей нельзя выпить? И затащить ее домой – целое дело… Это она для тебя уже стонет! – усмехнулась дочь. – При мне помалкивала! – Настя рванулась было туда, навести порядок, но остановилась. – Ну все. Поехала отдыхать. Держись, отец.

Вот телефон Стаса тебе.

Они вышли. Я медленно закрыл дверь. Теперь все это мое. Под стоны супруги – теперь это от меня никуда не уйдет, можно не торопиться, я отслюнил пять тысяч (разменял часть валюты в Москве), отнес бате.

Тот растроганно похлопал меня по руке, взял банкноты.

– Нет, если надо – пожалуйста, – сказал он, – но пусть у меня лежат.

Спокойней мне: если пойдет, то на дело. Не просто так!

“Просто так” уже, наверное, ничего не будет. На кухне бумажку взял.

Расписание ужасов. В восемнадцать ноль-ноль – галаперидол. Ее матери давали. “Успокаивает” так, что не пошевелиться! Высыпал несколько штук на ладонь… Невзрачные на вид, крохотные таблетушки. Был, помню, такой журнал “Химия и жизнь”. Да, химия ббольших успехов достигла, чем “и жизнь”! Глянул на часы: без пяти восемнадцать.

Теперь и ты будешь жить по расписанию. Иди!

Нонна встретила меня, неожиданно – одетая и даже причесанная.

– Венчик! Не давай мне этих таблеток – прошу тебя! Видишь, что они со мной сделали? – (Один глаз не открывается, другой вылез.) – Я буду хорошая. Обещаю тебе! Просто тебя не было и я переживала. А теперь все будет хорошо! Пр-равильна? – бодро, как прежде, воскликнула она.

– Пр-равильна! – бодро, как и прежде, откликнулся я.

Проснулся я оттого, что гулко хлопнула форточка. Приподнял голову.

Нонны нет. Курит? Пейзаж за окном: луна, летящая в облаках, как ядро. На кухню пришлепал. Нет! В кладовку распахнута дверь. Щелкнул выключателем. Бюст Льва Толстого навзничь опрокинут, бесценные мои дары, что я под ним до времени скрывал, на полу валяются, как не имеющие смысла, – и Эйфелева башня, и французские сыры. А я-то вез!

Другое искала. Понятно что! В кабинет свой метнулся: ящик стола выдвинут, бумажник вывернут, валяется сверху. Да, сомнамбулы действуют четко! Все мои африканские сбережения, предназначенные для спокойной жизни в умеренном климате, улетучились с ней: это выходная дверь вместе с форточкой хлопнула. Вот тебе и слезы в обнимку, и жаркий шепот! Дурак!

“Сколько злобы в этом маленьком тельце” – такая шутливая у нас была присказка. Теперь сбылась!

С болью дыша, сверзился с лестницы. Через двор, озираясь: может, она где-то здесь? Как же! Под аркой выскочил на улицу, на углу стоял, вглядываясь во тьму. Через квартал – тьма подсвечена красной вывеской “Лицей”. По-моему, это что-то дорогостоящее? Но деньги-то у нее теперь есть! Что ей цены? Это я притоны Африки обходил стороной