Новые записки санитара морга - Артемий Ульянов

О совпадении не могло быть и речи. Я решительно не верил, что такой очевидный знак может быть банальным стечением обстоятельств.

Новый виток моей жизни начался с того, что сестра-хозяйка отделения Любовь Александровна, выполняющая функцию завхоза, выдала мне хирургическую пижаму грифельного цвета. Эта казенная спецодежда могла бы рассказать немало историй, смешных и трагичных. Переодевшись, повесил цивильные шмотки в тесный металлический шкафчик в раздевалке, который стал моим личным уголком в Царстве мертвых. Зайдя в комнату отдыха санитаров, глянул в зеркало. «Словно бы и не уходил», — подумал я, силясь увидеть себя двадцатилетнего.

— Ну как, готов взяться за старое? — спросил меня Вовка Старостин, глядя в картонку, с помощью которой упаковывают мужские рубашки. На ней был список сегодняшних выдач, которые начнутся уже через десять минут.

— Готов, конечно, — кивнул я.

— Значит, так. Твоя часть работы на выдаче вот какая. Мы с Бумажкиным говорим фамилию, ты везешь из холодильника постояльца. Приехал — гроб уже стоит на подкате. Снаряжаешь его ритуальным комплектом, подушку кладешь, наволочку. в общем, помнишь, я надеюсь. Если надо — бреешь, кладешь тело в гроб. Все. Дальше мы сами, это не твоя забота. Да, вот еще что. Иногда мы сами выносим гроб из зала в катафалк, иногда родня. Так что если я кричу «вынос» — все бросаешь и бегом в зал. Опыт у тебя немалый, так что все просто, это не романы писать.

— Сколько у нас сегодня? — поинтересовался я, точь-в-точь как много лет назад, ловя привкус ностальгических воспоминаний.

— Да немного, девять всего, — ответил Вовка.

— Девять? Ничего себе «немного».

Потом я понял, что Старостин говорил так об объеме работы в любом случае, сколько бы похорон и вскрытий ни предстояло. Пять, семь, десять и даже пятнадцать — все это было «немного» в его интерпретации. После двадцати лет непрерывной дневной работы любые нагрузки стали для Вовки обычным делом. Даже и не знаю, что должно произойти, чтобы он сказал «до хрена сегодня работы».

— Да ерунда, на троих-то. Я тебя только очень прошу — никакой самодеятельности. Если что-то не понятно, не получается — сразу ко мне. Или к Вовке.

— Понял. Если какие-то вопросы — сразу к Вовкам, — пообещал я ему.

— И бери подъемник, который ближе к входу стоит, он рулится лучше, — посоветовал напарник.

Спустя пару минут отделение залил нервный булькающий звонок. Я пошел было к двери, но ее уже открывал Бумажкин. На пороге стояла семейная пара лет около пятидесяти. Женщина с заплаканными глазами и грузный мужчина, который держал ее под руку.

— Здрасьте, — произнес он, отпустив супругу и сделав шаг вперед. — Так, ребят, мы за Спиридоновым, на девять у нас назначено.

— Все родственники собрались? — спросил Вовка, скомканно поздоровавшись в ответ.

— Да нас всего-то ничего. Все здесь.

— Катафалк ваш приехал?

— Не знаю, — растерянно сказал тот, оборачиваясь на двор морга, в котором стояли сразу четыре ритуальных автобуса. — Может, какой-то из этих?

— Надо узнать, — коротко ответил Бумажкин. — А лучше скажите своему агенту, чтоб к нам подошел.

— Агент? А, да, сейчас, — полез мужчина в карман, вынимая мобильник. И принялся набирать номер.

Почти не поворачиваясь в мою сторону, Бумажкин сказал: «Вези Спиридонову».

Эти два слова, такие обыденные и невзрачные, много значили для меня.

Они прозвучали словно оглушительный залп, дав старт новой эпохи гражданина Антонова. Первый день после семнадцатилетнего перерыва был самым важным. Именно он покажет, насколько я готов стать частью ритуальной машины. А потому очень сильно не хотелось облажаться.

Мысленно сжавшись в пружинистый комок, я излишне поспешно рванул в холодильник. Пробежав глазами по фамилиям, написанным черным фломастером на пластиковых табличках дверей, быстро нашел Спиридонову. Она занимала нижнюю полку. Открыв секцию, схватил подъемник. и понял, что не знаю, как его опустить. Как поднять — понятно — нажимая на педаль гидравлического механизма. Подъемники, которые я помнил, опускались поворотом небольшого вентиля. Но этот имел другую конструкцию, и никакого вентиля на нем решительно не было.

— Вот черт! — ругнулся я, с досадой поняв, что споткнулся на первых же метрах ритуальной дистанции. На изучение устройства времени не было, ведь напряженное похоронное утро уже началось и в дверь звонила родня следующего покойника. Надо было идти к Вовкам, с такой-то ерундой.

Как только я появился перед Бумажкиным, он удивленно взглянул на меня, спросив:

— Где Спиридонова потерял?

— У меня тут маленькая заминка. Как подъемник опустить?

— А, вот оно что, — улыбнулся коллега. — Педаль до упора вверх подними.

— Понял, спасибо, — бросил я, убегая обратно. И подумал, успокаивая себя: «Ладно, ерунда это, откуда я мог знать. — А зайдя в холодильник, увидел, что не закрыл дверь секции. — А вот и вторая лажа. Слава богу, никто не видит».

Совместив полозья подъемника с нижней полкой, я выкатил железный поддон, на котором лежал труп мужчины, одетый в несвежий заношенный серый костюм. На лице у него была формалиновая маска. То есть тряпка, смоченная специальным раствором, закрытая полиэтиленовым пакетом. Эта посмертная косметическая процедура помогает лучше сохранить лицо, не дав коже высохнуть. Мысленно подгоняя себя, я покатил подъемник в зону выдач, где нас со Спиридоновым ждал Бумажкин.

— Ага, сдюжил, — по-доброму ухмыльнулся он. — А маску чего не снял?

— Маску? — переспросил я, поскорее снимая пакет с тряпкой. — Все, снял уже.

— Ее в холодильнике снимать надо, — заметил Вова.

— А какая разница? — спросил я, берясь за старомодный бритвенный станок, чтобы побрить клиента.

— Разница есть. Понимаешь, Темыч, дорогой ты мой человек. есть в нашей работе алгоритм оптимальных действий. Он отработан годами и позволяет делать все быстро и без ошибок. И работа эта теперь и твоя тоже, так ведь? А потому, чтоб все было ровно и четко, не надо пытаться въехать — зачем то, зачем это. Надо просто действовать по алгоритму. И со временем ты сам поймешь, зачем маска должна оставаться в холодильнике. Видишь, как все просто.

Кивнув в ответ, я продолжал брить плотную длинную щетину Спиридонова, стараясь делать это точно так, как много лет назад учил меня тот самый Вова Бумажкин, стоявший сейчас у гроба. Он пристально смотрел на мои действия. И через несколько секунд подошел, не удержавшись.

— Бритву ровнее веди, не отрывай ее, а то порезы останутся, — услышал я из-за спины. — Вот, правильно. А чего так медленно-то?

— Чтоб не порезать, — оправдывался я, не прекращая работу.

— Через час он нам даже без порезов не нужен, — вздохнул Вовка. — Дай-ка сюда.