Повседневная жизнь итальянской мафии - Фабрицио Кальви

Томмазо Бускетте практически незачем было опасаться «сбиров» (так на языке мафии называются полицейские), однако ему приходилось всегда быть настороже с такими, как он сам. В начале шестидесятых черные тучи нависли над горизонтом «Коза ностры», и Палермо, уже скандализованный серьезными разоблачениями в делах по продаже недвижимости, оказался на пороге первой «большой войны» между различными кланами мафии.

Долго потом журналисты старались вызнать как можно больше подробностей об этой войне, обагрявшей кровью улицы Палермо и его окрестностей на протяжении трех лет. В качестве причины начала войны называли историю с грузом наркотиков, частично разворованным до прибытия в порт Нью-Йорка к получателям из американской мафии. Бускетта и его подручные оказались одними из первых, кого затронули начавшиеся военные действия. События натолкнули его на невеселые размышления.

Глубинные корни «большой войны», проходившей в 60-е годы, как считает Бускетта, протянулись из недр самой мафии, а точнее, ее Капитула, заседания которого проходили все более и более бурно. В правительство «Коза ностры» в качестве представителей трех «семей» Палермо-Чентро вошли молодые волки, которые изо дня в день теснили своих старших собратьев, желая уничтожить их во что бы то ни стало.

Именно в такой напряженной обстановке и произошел инцидент, с которого, по словам Бускетты, все и началось. Речь идет о деле Ансельмо Розарио, или, точнее сказать, об истории Ромео и Джульетты в недрах «Коза ностры».

Ансельмо Розарио, молодой «боец» из «семьи» Порта Нуовы, влюбился в сестру Раффаэле Спины, «человека чести» «семьи» Ноче. Последний решительно отверг возможность союза двух молодых людей по причине, как он полагал, низкого происхождения претендента.

«Семейство» Порта Нуовы собралось в полном составе, чтобы обсудить создавшееся положение; юному Ансельмо присоветовали похитить избранницу своего сердца и поскорее убраться с острова подальше, чтобы спокойно скрепить брачными узами их союз. Томмазо Бускетта одним из первых поддержал эту идею.

Сказано — сделано.

И хотя Раффаэле Спина скрепя сердце согласился признать этот «мезальянс», это не было его последним словом. Когда речь идет о чести, сицилийцы умеют за нее постоять. Конечно, он не мог так просто даже пальцем тронуть «бойца» другой «семьи», не вызвав в ответ если не военные действия, то по крайней мере не менее кровавые меры. Но все было бы совсем иначе, если бы ему удалось заполучить нового родственничка под свое начало.

И вот на одном из заседаний Капитула зимой 1962 года Кальчедонио Ди Пиза, глава «семьи» Ноче, потребовал передачи Ансельмо Розарио под свое начало под предлогом того, что, создав новую семью, молодой человек покинул холостяцкое жилище в Порта Нуове и обустроил свой новый, уже семейный очаг в пригороде Ноче.

Это требование плохо согласовывалось с принципом неотъемлемости, исходя из которого судьбы отдельных мафиози при их посвящении определяются раз и навсегда. Если уж «Коза ностра» позволяла своим членам самим выбрать себе новых родителей, это вовсе не отменяло патриархальных традиций в мафиозных «семьях»: что бы ни случилось, кровная связь превыше всего.

Сальваторе Лабарбера, который представлял в Капитуле все «семьи» города, включая и «семью» Порта Нуовы, сославшись на традицию, решительно отверг требование Кальчедонио Ди Пизы, и его мнение поддержали, кажется, подавляющее большинство секретарей Капитула.

Дело не двинулось с места, и вдруг 26 декабря 1962 года Кальчедонио Ди Пиза был убит на площади Кампо Реале в Палермо в тот момент, когда он направлялся к табачному киоску. Выстрел из охотничьего ружья завершил жизненный путь «крестного отца» Ноче.

Если верить Томмазо Бускетте, ни сама «семья» Порто Нуовы, ни кто бы то ни было из ее союзников не принимали участия в этом убийстве. И в то время как все полагали, что убийцами были именно они, «люди чести» из Порта Нуовы подозревали, что злодейское покушение было подстроено их недоброжелателями из Капитула, чтобы навсегда исключить «семью» из правительства «Коза ностры» и отстранить ее от дел. Вне зависимости от того, были Томмазо Бускетта и его товарищи виновны или нет, они попали в сложный переплет.

В начале 1963 года Томмазо Бускетту поставили в известность о том, что события в очередной раз приняли неблагоприятный оборот. В эти дни собрался Капитул, и секретари «Коза ностры» выразили свое недовольство. Они утверждали, что главным организатором убийства был не кто иной, как глава «семьи» Палермо-Чентре Анджело Лабарбера, «человек чести», который, несмотря на свой молодой возраст, был уже известен своей жестокостью и непримиримостью. Лабарбера был одним из союзников «семьи» Порта Нуовы, так что понятно, с каким беспокойством Томмазо Бускетта и его «братья» встретили известие о выступлении большинства членов Капитула.

События разворачивались с невероятной быстротой.

В начале января 1963 года, когда обвиняющая сторона стала приводить дополнительные факты, заседания Капитула превратились в судебный процесс. Тогда-то, по словам Томмазо Бускетты, он узнал, что Гаэтано Филиппоне, сын Сальваторе, внук и полный тезка почетного главы «семьи» Порта Нуовы, обвиняется в участии в покушении на Кальчедонио Ди Пизу. Гаэтано Филиппоне-младший напрасно твердил о своей невиновности, а Гаэтано Филиппоне-старший напрасно поставил на карту свой авторитет, скрепляя слово, данное внуком: никто в Капитуле им не поверил. Санкции против «семьи» Порта Нуовы были приняты незамедлительно.

Среди прочих правил, которые существуют в «Коза ностре» и с которыми ознакомился в день своего посвящения Томмазо Бускетта, есть одно, которое, как он понял, является фундаментальным: решения Капитула должны выполняться во что бы то ни стало. Вот почему, когда он узнал, что Комиссия решила первым делом распустить «семью» Порта Нуовы и лишить полномочий всех ее «людей чести», Томмазо Бускетта кожей ощутил, что самое время подать в отставку. И этого ему было бы нелегко добиться, если бы не вмешательство одного высокопоставленного друга. Впрочем, обо всем по порядку.

Какими бы неумелыми и бестолковыми ни были «сбиры» из палермской полиции, им все же удалось вменить в вину Томмазо Бускетте ту несчастную контрабанду. Конечно, это было не Бог весть что, но уже само ожидание суда вполне способно было отравить жизнь «человеку чести» из «семьи» Порта Нуовы. Тогда-то, в начале 60-х, у Томмазо Бускетты изъяли паспорт.

Но история на этом не закончилась, ибо Томмазо Бускетта отправился в центральный комиссариат полиции города Палермо, чтобы излить там свое негодование.

— Каждый может ошибаться в жизни, — якобы сказал Бускетта дежурному комиссариата, — но разве мы можем кого-либо презирать за это? С меня больше чем достаточно всей этой истории с сигаретами. Отец научил меня своему ремеслу. Я — стекольщик. Я хочу честно работать, но не могу, потому что у меня отобрали паспорт.

Некоторые журналисты утверждают, что служащий комиссариата, почему-то слишком взволнованный разговором, якобы тем не менее нашел в себе присутствие духа, чтобы осведомиться у Бускетты: неужели честному стекольщику необходим паспорт для резки стекол? Невозмутимый Бускетта отвечал ему в том смысле, что только за границей, во Франции или Бельгии, качество стекла как раз такое, которое обеспечивает стекольщику возможность честно выполнять свой долг.