Планета свалок. Путешествия по многомиллиардной мусорной индустрии - Адам Минтер

Экологи определенно правы. Дефицит ресурсов – серьезная проблема, и ее важность будет только возрастать по мере того, как развивающиеся страны – от Китая и Индии до Бразилии – подходят к потреблению на уровне американского среднего класса. Так что если исключить большие успехи в разработке шахт на Луне, то наилучшим вариантом будет повторное использование уже имеющегося.

Однако повторное использование и переработка – не всегда простое дело. Чтобы добиться в нем успеха, требуются изобретательность и предпринимательская жилка. В наши дни эти качества чаще всего заметны у жителей развивающихся стран Азии, где быстро растет потребление – а вместе с ним и количество отходов. По моему опыту, желание спасти планету – отнюдь не главная причина разобраться с отходами: азиаты просто пытаются найти способы заработать на растущем рынке переработки мусора. Однако в общем ситуация не нова: американские предприниматели, создавшие глобальную индустрию утилизации, тоже вдохновлялись отнюдь не филантропическими мотивами.

Сегодня руководители американской индустрии утилизации сидят в советах директоров и в дорогих BMW. Однако предприятия, которыми они руководят, начинались не в кабинетах. Они начинались с рюкзаков, грузовичков и, возможно, отдельного заднего двора. Только после многолетнего развития они смогли построить себе просторные залы для заседаний советов директоров – или были куплены крупными бизнесами с уже построенными залами. В любом случае стимул для роста был одинаковым: у кого-то не хватало ресурсов, а кому-то другому, предприимчивому и изобретательному, приходила идея, как их обеспечить.

Сидящий в своем офисе Леонард Фриц производит поразительное впечатление: свет из окна падает на седую шевелюру, зачесанную назад в прическу помпадур. На Фрице белые брюки, белая рубашка с короткими рукавами и белая футболка под ней. Единственный контраст – золотая цепочка на шее и большие солнечные очки янтарного цвета, которые скрывают черты, смягчившиеся от работы и возраста. Фриц не производит впечатления силача, но плечи его по-прежнему широки, и нетрудно представить мощь, обитавшую в когда-то стальном теле. Он пожимает мне руку, и я ощущаю силу его хватки.

За его плечом в окне я вижу на темном горизонте остов заброшенного сталелитейного завода. Фриц вспоминает, как в молодости копался там в отвалах в поисках того, что завод – поставщик для преуспевающей в то время детройтской автопромышленности – считал отходами. Сейчас, когда Леонарду сильно за 80, он проводит большую часть рабочего времени в офисе второго этажа в этом двухэтажном здании. Когда-то оно принадлежало другому сталелитейному заводу, а сейчас находится в собственности компании, которую Фриц основал в возрасте девяти лет. Предприятие необычное: в 2007 году, самом прибыльном году в истории ломоперерабатывающей индустрии США, Huron Valley Steel Corporation получила на переработку около 453 тыс. тонн металлолома. В 2011 году она обрабатывала 352 тыс. тонн. Немногие предприятия отрасли достигали такого размаха.

«Я родился в 1922 году, – говорит мне Фриц и после короткой запинки продолжает, – День Колумба, 12 октября[12]. Детство пришлось на разгар Великой депрессии». Его мать занималась торговлей тряпьем, сортируя старые тряпки (домашние и промышленные) на те, что можно постирать и использовать снова, и на те, что придется измельчать и пускать на производство бумаги. В первой половине XX века размах подобной торговли был настолько велик, что издавались профессиональные журналы; работа по разбору тряпья служила последним пристанищем для людей, не имевших возможности заниматься чем-то другим. Сегодня все это помнят только те, кто имел к ней отношение. «Два доллара в неделю, – вспоминает Леонард. – Пять, шесть центов в час».

В те дни переработка отходов не была чем-то особенным. Фактически только-только изобрели само слово recycling. Согласно Оксфордскому словарю английского языка, оно появилось в 1920-х годах, когда нефтяным компаниям понадобилось слово для описания нового процесса: они стали повторно пропускать сырую нефть через очистительную установку, чтобы уменьшить количество примесей. Это была переработка, но определенно не в том смысле, в котором слово recycling употребляется сегодня. Пройдет еще полвека, прежде чем слово, используемое для переработки нефти, станет применяться к гражданской позиции по сбору газет и банок для превращения их в новые товары.

То, что мы сейчас называем recycling, Леонард Фриц и его семья знали как grubbing[13]. «Рытьем» занимались, когда не могли делать ничего другого. Так случилось, что девятилетний Леонард, которому отчаянно требовалась новая одежда для школы, летом 1931 года отправился «рыться» на свалках на окраинах Детройта – не на «аристократических», а на свалках для бедноты.

«У подножия отвалов было что-то вроде деревни бродяг, – говорит он. – Лачуги из толя. Обогреватель из пятидесятигаллонной бочки[14] и все такое. Других детей там не было…» Сама свалка находилась в котловане, под уступом, где мусоровозы вываливали свой груз. Леонард поясняет: когда появлялись грузовики, то и бродяги, и он собирались ближе к уступу, готовые наброситься на все, пригодное к перепродаже. Бутылки шли по 3 цента за дюжину, но настоящей ценностью считалась бутылка Roman Cleanser, которая, как ясно помнит Леонард, стоила 5 центов. «За нее разразилась бы драка», – вздыхает Леонард. Бродяги, по его словам, появлялись на свалке с ручками от швабр. Крючок-крепление, на который крепится сама швабра, служил оружием, которым можно было цеплять других. «Бродяги плевать хотели на твой возраст и кто ты есть. Деньги доставались кровью».

Сейчас уже никто не роется в американских мусорных отвалах (вместо этого теперь сортируют бутылки по синим и зеленым контейнерам). Но люди делали это во времена Леонарда Фрица, а в развивающихся странах делают это до сих пор. Я видел такие свалки в Индии, Бразилии, Китае и Иордании; их обшаривали обнищавшие люди, часто матери с детьми, пытавшиеся выжить. Самая известная свалка – в Мумбае, ее очень трогательно показали в фильме «Миллионер из трущоб»: беспризорники копаются в мусоре в поисках того, что можно обменять на еду. Я видел драки, которые описывает Леонард, но только между детьми. Взрослые обычно роются отдельно, и большинство копается ради пропитания.

В 1931 году Леонард копался ради школьной одежды и смутно представлял будущее. Он трудился лучше большинства людей на той свалке, и к концу лета у него скопилось 12 долларов 45 центов[15], «чертовски большая сумма за летнюю работу для такого ребенка».

Как же люди переходят от копания в отвалах к ведению настоящего мусорного бизнеса? Если у людей есть другие варианты, они обычно не тратят время на сортировку чужого мусора. Это профессия для аутсайдеров, по словам Карла Зимринга, историка американской торговли отходами. В своей классической книге «Наличные за ваш мусор» (Cash for Your Trash) он описывает, как просто было начать эту деятельность в XIX веке. «Для начала торговли не требовались большие средства. Поскольку работа была грязной, опасной и непрестижной, мало кто из местных уроженцев брался за нее на долгое время. Низкие начальные расходы в сочетании со слабой конкуренцией со стороны местных позволили закрепиться в этой сфере иммигрантам».