Корни огня - Владимир Свержин

— Да-а, с такими каши не сваришь.

Лис одним движением разрезал одежду на груди кардинальского приспешника. Чуть ниже нательного креста висел амулет — прозрачный золотистый камень в обрамлении черненого серебра на шнурке из конского волоса.

— Какая интересная штуковина! — Лис приподнял украшение острием кинжала. — Вы точно уверены, что парень из свиты папского легата?

— Он вчера приходил, — утвердительно кивнул старший из воинов. — Приносил дар государыне от его высокопреосвященства — изукрашенный молитвенник работы константинопольских мастеров.

— Ишь ты! Занятно, занятно. Сам видел или кто рассказал?

— Сам видел. Пришел он, значит, и говорит: «Его высокопреосвященство посылает сей дар…»

— Ну, куда он его посылает, это понятно. Ты молитвенник сам видел?

— Видел. Этот, — воин указал на труп, — развернул парчу, а в ней — книга. Доски обтянуты наилучшим сафьяном. Замок и украшения переплета — золотые с каменьями драгоценными.

— Хорошо. Я понял. Дальше что было?

Франк пожал плечами.

— Да, почитай, ничего и не было. Передал молитвенник господину майордому и вроде как остался ответ поджидать. А уж как потом все получилось — не ведаю.

— Понятно. Чем дальше — тем страньше. Ау, команда! Вы там не позасыпали? Вы нас слышите?

— Так точно, — донеслось в ответ.

— Слышу, конечно, господин инструктор, — отозвался Бастиан. — Кесаря разбудил, мы уже на пути к вам.

— Смотрите, шо у нас вырисовывается. Некто принес драгоценную рукопись в подарок Гизелле. С понтом от кардинала.

— Понт — это мост? — поинтересовался Бастиан.

— Скорее уж, это от греческого «понт» — буквально «море разливанное» Представь себе, идет человек, а такое ощущение, шо целое море с китами и каракатицами движется навстречу.

— Признаться, мне трудно понять это, — печально вздохнул менестрель.

— Лучше не признавайся, а просто пойми. Потому как бросать понты или колотить их в нужном месте в нужное время — это тоже часть нашей работы.

Но вернемся к делу. С книгой есть две закавыки. Первая: никто сейчас достоверно не может сказать, действительно ли фра Гвидо Бассотури посылал этот милый презент вдовствующей государыне. И вторая закавыка: попал или не попал манускрипт в руки Гизеллы — еще предстоит узнать. А вот то, что он сперва очутился в цепких лапах Пипина, — кажется, непреложный факт. Так шо вполне может быть, с помощью этой книги на самом деле был подан некий знак майордому, ну и под благовидным предлогом ожидания, как там было в «Алисе»: «Шо скажет герцогиня?» — этот хмырь до поры до времени заныкался среди баронов, не привлекая внимания. Что дальше было — понятно.

— Прямо детектив какой-то, — отозвался Карел.

— Да хоть прямо, хоть криво — так оно и есть!

— Номы же не будем заниматься тут расследованием? Это ведь не наша работа.

— Тю! Слезай — приехали! А чья? Будем дожидаться, пока местных жителей посетит светлая идея построить набережную Орфевр, а на ней возвести Сюрте Криминаль? Институтская бухгалтерия ни в жисть не согласится оплачивать нам такие командировочные.

— Но мы же оперативные работники, а не сыщики! — не унимался нурсийский престолонаследник.

— Ну, правильно, оперативники — стало быть, опера. Так шо, господин стажер, прекрати ныть, шо та комариха на мужниных поминках, и меряться, где чья работа. Наша задача — выполнить приказ Института, и все, шо для этого потребуется, хоть вилкой океан взбивать, в нее входит. Если вдруг по ходу действия у тебя заболит голова, на что я очень надеюсь, то знай, это непривычные ощущения от того, шо умные мысли стучатся в лобовую кость твоей черепной коробки. Чем раньше ты их впустишь — тем быстрее исцелишься.

Бастиан! Шо там монарх?

— Уже совсем близко.

— Отлично. Жду его с нетерпением. Потому как на груди у пострадавшего обнаружилась бранзулетка с точно таким же камнем, как на том милом украшении, что осталось ему на память от твердокаменной Брунгильды. Только размером этот самоцвет раз в несколько поменьше. И шо-то мне сдается, мода на медальоны у них неспроста.

Сестра майордома сидела на кровати, обхватив колени руками. Пробуждение было тяжелым. Ее бил озноб. Ей казалось, стены древней виллы медленно, но неуклонно сдвигаются, грозя раздавить ее своей каменной толщей. С момента спасения она до жути боялась оставаться в замкнутом пространстве. Даже за полночь, стоило ночной страже, проходя вдоль коридора, прикрыть распахнутую дверь спальни, она тут же просыпалась, вскакивала и бежала открывать ее. Это было ужасно. Вечером она специально обходила комнату, прощупывая стены и убеждая себя, что они не могут сдвинуться с места. Но стоило лечь в постель, и она явственно слышала тихий шорох, с которым холодный камень трогается с места. И эти сны, непонятные и оттого еще более страшные, лишали ее отдыха, изнуряли тело и душу, заставляли и без того молчаливую девушку погружаться в мрачное оцепенение, резко вздрагивать от любого обращенного к ней слова. Пожалуй, лишь благородная дама Ойген понимала ее терзания, со вниманием слушала ужасные рассказы о ночных видениях и старалась, как могла, развеять тревожные мысли.

Брунгильда заметила, как в проеме распахнутой двери мелькнул знакомый плащ.

— Ойген! Зайдешь ко мне? — жалобно окликнула она.

Невеста принца Нурсии заглянула в комнату.

— Что-то случилось?

— Мне плохо и страшно. Сил нет, все тело ломит, — пожаловалась она. — А ты почему так рано уже на ногах?

— В дом проник грабитель, — пояснила Женечка. — Убил трех стражников. Сэр Жант и мастер Рейнар преследовали его, правда, живым взять не смогли…

Взгляд Жени скользнул по лицу подруги, та выглядела неважно. И вдруг…

— Сергей! А ведь у нашей Брунгильды тоже есть медальон с таким камнем.

Мадам Гизелла неистовствовала. Затравленным зверем она носилась по тронному залу, выкрикивая бессвязное:

— Они нашли, отыскали нас! Они убьют его! Убьют меня! Они хотят нашей смерти! Ты слышишь? Нашей смерти! Они не остановятся!

Ее верная наперсница, благородная дама Ойген, явилась на зов государыни, чтобы терпеливо выслушивать причитания мечущейся в истерике женщины. Это было частью ее работы, но что скрывать, Жене Гараевой и впрямь было очень жалко молодую вдову, живущую в состоянии непрерывного стресса и видящую в каждом затаившегося убийцу.

— Ойген, ты одна меня понимаешь! — скороговоркой выпалила Гизелла. — Париж — ловушка для моего сына, а венец кесаря станет ему терновым венцом! Здесь нельзя оставаться! Нужно бежать! Бежать как можно скорее. Там за Луарой — владения моего отца. Его люди не выдадут. Я знаю это, в них я уверена. А здесь…