Прости меня луна - Татьяна Абалова

Царевна ответила, думая совсем о другом:

— Книги. Там мои книги.

— А то своих мало, — хоть и был недоволен, но потащил.

— Сагдай всегда такой. Не обращай на него внимания, — рядом появилась еще одна женщина, которая проследила, чтобы возница снял второй сундук, который тут же унесли. Подхватив узел Мякини, она повела Стеллу по узкой дорожке, слабо освещенной факелами, воткнутыми прямо в землю. — Ворчит и ворчит. Благо силищей не обижен, чтобы на вратах стоять.

— Чтобы никого не выпускать? — в ошарашенном неожиданными вестями мозгу быстро нарисовалась картина, как она, царевна, рвется на волю, а Сагдай, вооружившись битой для игры в лапту, отправляет любительницу свободы одним шлепком назад.

— Чтобы никого не впускать. За вратами нечисти полно, каждую ночь скребется. Иногда даже приходится силу применять.

Стеллу затошнило. Если это та нечисть, о которой нянька в сказках рассказывала, то одного Сагдая на воротах мало.

Сопровождающая будто услышала.

— И не один он осаду держит. Оглянись.

Воины, самые настоящие, вооруженные острыми саблями и наточенными пиками, с суровыми лицами стояли по обе стороны от ворот, которые закрывались с металлическим лязгом. Стоило створкам сомкнуться, как следом ухнула тяжелая решетка.

— А возница? — забеспокоилась царевна, представив, что несчастного кучера оставили на съедение тварям.

— Он уже бывал здесь. Не далее, как на прошлой неделе. Знает, где переночевать.

— Имя, — за столом, освещенным единственной свечой, сидела еще одна монахиня, на этот раз в серых одеждах. Остальная часть комнаты тонула в неприятной тьме. Угадывались большие шкафы, заполненные книгами, в простенках виднелись рамы с тусклой позолотой, а вот кто на портретах изображен, рассмотреть не было никакой возможности. Все черно, неприветливо, как и само лицо монахини, надвинувшей плат до самых бровей.

Макнув перо в чернильницу, она застыла, ожидая ответа царевны.

— Я-я-я еще не придумала… — ответила Стелла, думая, что настал тот момент, когда настоящее имя следует забыть.

— Как отец с матерью называли?

— Мамы нет, а вот папа все больше дочкой звал, иногда Тиллей или звездочкой, и только когда сердился Стеллой.

— Стелла, значит, — перо заскрипело. — Годов сколько?

— Месяц назад тринадцать исполнилось.

На странице появилась корявая цифра 13.

— Как в монастыре зваться будешь?

— Звездочка?

— Проще бы, — незнакомка сдвинула брови, отчего между ними появилась складка.

— Тогда Звезда?

Монахиня подняла глаза. И были они прекрасно-карими, с веселыми искорками. А когда на лице расцвела озорная улыбка, то вся былая неприветливость куда-то исчезла. На щеках появились ямочки, и увидела Стелла, что ее собеседница молода. Может быть, года на два старше ее самой.

— Звезда? — хихикнула монахиня, прикрывая рот ладонью. — Тут у нас каждый второй воспитанник считает себя звездой. Потом сама убедишься.

Царевна смутилась.

— А Луной можно? — хоть какая-то связь с родиной. Монастырь Мятущихся Душ вроде и находился в пределах Лунного царства, но издавна не был подвластен его правителям. Как обмолвилась в пути Мякиня, он за особые заслуги обрел статус независимого. Подношения, чтобы милость власть предержащих не иссякла, или посильная помощь при государевой нужде — так то само собой разумелось, но царского вмешательства во внутренние дела монахинь никакого.

— Луной можно. Подпишись.

Царевна взяла в руки перо и тут же укололась об острый конец. «Вот растяпа».

Кровь смешалась с чернилами, а потому росчерк в строке рядом с Луной была смешанного цвета.

— Скажи-ка еще раз, милая, как тебя родители называли? — монахиня подула на страницу. Чернила, впитываясь в бумагу, потускнели. — И кто ты сама такая?

Царевна хотела напомнить, что ее звали Стеллой, но отчего-то не смогла произнести свое имя. Казалось бы, пустяковое дело сложить несколько звуков в слово, но что-то мешало, перехватывая горло и путая в голове буквы. Попробовала поступить иначе, сначала рассказать, что она царская дочь, но и этого не получилось.

— Я не могу… — в ее голосе звенел страх. Впервые царевна встретилась с чем-то необъяснимым. Да, отец владел всякими амулетами: оберегом от смертельных ран (увешивался ими после того, как едва не умер на охоте четырнадцать лет назад), камнями, распознающими ложь (надевал неприметный браслет на важные встречи), кольцом, определяющем яды (это так вообще никогда не снимал и лишь раз с удивлением отметил его свечение, когда приготовился есть собственноручно убитого и запеченного в глине фазана), но все те артефакты были Стелле привычны и понятны, ими пользовалась почти вся знать. А такое, чтобы без причины и не суметь выговорить собственное имя, царевну основательно напугало. — Не получается…

— Вот и хорошо, — собеседница удовлетворенно кивнула, явно довольная результатом. Вроде незнакомка пасы руками не делала, слова заклинания не шептала, а вот, поди ж ты, родной язык царевну не слушается. — Тебе следует помнить лишь то, что тебя зовут Луна.

— Теперь я монахиня?

— Нет. Пока нет. Может, никогда и не будешь ею. Тут уж как сердце подскажет. Да и я не монахиня. Видишь, на мне серые одежды, а не черные, — «не-монахиня» поправила платок. Широкий рукав ее одеяния съехал вниз, и на пальце блеснуло простое колечко с рунной вязью оберега. — Сейчас ты, как и я, просто воспитанница — одна из немногих, кого судьба привела в монастырь. Ступай, милая. Тебя за дверью ждут.

— А как вас зовут? — царевна помедлила уходить. — «Все-таки почти сверстница, да и полезно иметь хоть кого-то в знакомых».

— Я — Искра. Можешь обращаться ко мне на «ты» или просто сестра. У нас все по-простому.

— А тот мужчина, Сагдай, почему ему оставили имя? — Стелла пыталась выяснить, всем ли в монастыре выпадает честь быть безликими.

— Сагдай по-корпски означает буйвол. Здоровый такой бык, — Искра опять улыбнулась. — Тебе, наверное, уже объяснили, что наш монастырь не совсем обычный? Среди воспитанников есть парни и девушки, а в ту часть, где живут настоящие монахини, нам вход запрещен.

— А ты давно здесь? Ну, раз позволили вести записи родовых имен, то, должно быть, заслужила доверие?

Искра рассмеялась и захлопнула книгу.

— Спроси теперь, как тебя звали, я и не вспомню. Даже если захочу освежить память, ничего не получится. Смотри.

Книга вновь раскрылась, но листы в ней были девственно чистыми.

— Не всем дано видеть, что в ней записано.

— А настоятельница может?

— Мякиня и ее младшая сестра Добря — вот и все, кому известны наши истории. Только пусть тебя не путает мягкость звучания их имен, они не так просты, какими кажутся. Добря только при Мякине трясется как осиновый лист, а сама во… — пальцы Искры сжались в кулак. — Настоятельница вот уже семь лет как наведывается в монастырь от силы раз в полгода. Со всех отчеты принимает и опять уезжает.