Рассказы из доброй жизни - Татьяна Мушурьян

и иногда мы забывали, что теперь у нас в доме постоянное «недремлющее ухо». К этому времени запас Гошиных слов и фраз был огромен, и каждое утро, борясь за вызволение из клетки, он заливался тирадами, состоящими из выражений литературного жанра… и не очень.

Постепенно мы стали абсолютно точно знать, кто в доме хозяин.

Наша дочка стала выражать нам неудовольствие по поводу того, что мы «слишком много ему позволяем» и что он «вообще уже обнаглел». Мы не спорили, это так и было. Гоша, что называется, сел нам на шею и свесил лапки. Но мы уже слишком полюбили его и восторгались его умом все больше и больше. Некоторые друзья говорили нам, что ему скучно без пары, что обычно попугайчики живут в клетках по несколько штук. Но мы утверждали, что наш Гоша гений, а жены только мешают гениям развивать свою гениальность. Да и Гоша считал своей семьей именно нас и чувствовал себя очень комфортно. Когда он оставался дома один, я, открывая ключом дверь, слышала, как он, летая туда-сюда по коридору, кричал: «Ма-а-мочка пришел, ма-а-мочка пришел». А едва я входила, он прыгал на мою сумку и старался залезть внутрь, зная, что именно оттуда появляются все его любимые вкусности. Еще, что поражало меня и что одновременно, заставляло сомневаться в моих догадках, это то, что казалось: у этой маленькой пташки есть душа. Иначе чем объяснить, что в моменты моего душевного дискомфорта, грусти или просто задумчивости Гоша, на скорости облетев всю квартиру, находил меня, тихо сидящую где-нибудь, садился ко мне на плечо, быстро подбирался к моим губам и, прижавшись к ним теплым носиком, мог просидеть, закрыв глазки, до тех пор, пока я не встану…

К нам часто приходили друзья, и посиделки эти порой проходили на кухне.

Гоша всегда занимал наблюдательную позицию, восседая на высоком холодильнике. Однажды пришла к нам наша знакомая, и к ее приходу я испекла пирог с капустой. Мы сели за стол, я налила всем чай и разложила пирог по тарелочкам. Когда наша знакомая взяла пирог и поднесла его ко рту, Гоша, спикировав прямо на ее пирог, стал рвать его клювом на мелкие кусочки. От испуга она завизжала, пирог выпал из ее рук на стол, а потом и на пол, а Гоша быстро смылся в неизвестном направлении. Но наша знакомая была девушка с юмором и, слушая наши извинения, она сказала: «Молодец, правильно! Нечего хозяев объедать, когда продуктов в стране не хватает».

Мы посмеялись, а Гоша надолго где-то затих. Появился он только тогда, когда мы, открыв входную дверь, провожали нашу гостью. Гоша летал по прихожей туда-сюда, и я, испугавшись, что он вылетит за дверь, прикрыла ее, пока мы прощались, на что наша знакомая сказала, что он слишком умный, чтобы улетать из такой квартиры, где его так любят и ему все можно. Мы посмеялись и проводили нашу знакомую до лифта.

Гоша продолжал удивлять своей смекалкой, порой ставя нас в ситуацию равных партнеров и частенько одерживая победу. Однажды вечером мы ужинали, и Гоша, как всегда, сидел на холодильнике, без умолку «толкая речь». Я сказала:

– Поздно уже, надо Гошку спать укладывать.

Возникла секундная пауза, и с громким воплем наш Гоша на огромной скорости вылетел из кухни. Мы засмеялись, и муж пошел сажать его в клетку. Через несколько минут он приходит и говорит, что Гоши нигде нет.

– Какая ерунда, я знаю все его места и закоулки и сейчас его быстро найду, – говорю я.

Но через пятнадцать минут поисков я поняла, что его нигде нет. Ищем, зовем: Гоша! Гоша!.. Тишина. Обычно он тотчас же откликался на зов коротким свистом. Сейчас отклика нет… Опять ходим, ищем, зовем. Стали волноваться. Заглядываем под кровать, диваны. Смотрим на всех шкафах – никакого результата. Проверили входную дверь – закрыта. Окна – закрыты.

Даже в туалет заглянули, а вдруг? Гоши не было нигде. В доме была полная тишина.

И вдруг меня что-то словно толкнуло изнутри, и я интуитивно берусь за ручку открытой комнатной двери, прислоненной к стене…

На другой стороне дверной ручки, между дверью и стеной, тихо-тихо сидит наш Гоша, съежившись в маленький комочек. Я поднесла к нему палец, и он послушно переступил на него своими мягкими лапками. Так же тихо он пошел в клетку и залез на свою жердочку. Было ощущение, что он чувствовал себя виноватым. Ну вот было, и все…

Прошло шесть лет с тех пор, как Гоша поселился в нашем доме. Он все так же был удивительно задорным и радовал нас своими проделками и новыми пристрастиями. Он, например, пристрастился к телевизору и первым делом, выбравшись утром из клетки, летел сломя голову на кухню. Там телевизор удобно располагался, и он мог бегать вдоль экрана туда-сюда, яростно вопить, показывая нам, что его пора включать. После этого он утыкался в него носом и, в зависимости от происходящего, выражал свои эмоции громким свистом или забавными поцелуйчиками.

Вторым его пристрастием стали поездки на дачу. Он любил ездить на машине, и едва клетку переносили из квартиры в машину, он требовал, чтобы его тотчас же выпустили. Сначала мы боялись, но потом, проверяя каждый раз безопасность в салоне, мы открывали дверцу клетки. Гоша выбрал себе лучшее место в машине: у мужа на руле! Он усаживался на верхнюю часть руля, в самую середину, и всю дорогу, переступая лапками в одну или другую сторону при поворотах, с посвистами восторга глядя по сторонам, закатывал умопомрачительные речи. При этом, если играла музыка, а он любил музыку громкую и ритмичную, Гоша выдавал просто настоящий шансон, громко причмокивая и пронзительно свистя. Самое сложное было потом загнать его обратно в клетку, чтобы перенести в дом, но мы научились справляться и с этой непростой задачей.

В доме Гоша сначала чувствовал дискомфорт, но потом быстро освоился и даже научился летать через лестничный проем на второй этаж и обратно.

Все было прекрасно: Гоша по-прежнему удивлял нас своим незаурядным умом. В дверных проемах у нас висели соломенные шторки из отдельных плетеных нитей. Одно время они считались украшением дачного интерьера. Но Гоша их очень боялся, потому что они все время чуть двигались. Они не нравились ему еще и потому, что, видя нас, он не мог к нам подлететь. Но благодаря им мы могли спокойно поесть в гостиной. Видя уставленный едой стол, по которому он так часто прыгал, залезая носом во все тарелки, и не имея возможности к нему