Человек, рисующий синие круги - Фред Варгас

А между тем, комиссар Адамберг, у настоящего маньяка ничто не зависит от обстоятельств. Вам понятно, что я говорю? Это тоже характерная черта маньяка. Маньяк скорее подчинит любые обстоятельства своей воле, чем сам им поддастся. Никакие случайности не могут стать достаточно мощным препятствием неуклонному развитию их мании. Не знаю, понимаете ли вы меня.

- Итак, вы считаете, что этот маньяк - необычный? Даже можно сказать, он и не маньяк вовсе?

- Да, комиссар, можно сказать и так. Отсюда возникает море вопросов: если речь не идет о маньяке в патологическом смысле, значит, появление кругов служит некой цели, хорошо продуманной автором, значит, наш клиент испытывает неподдельный интерес к тем предметам, на которые он нам указывает, на которые старается обратить наше внимание. Вы следите за моей мыслью? Чтобы, к примеру, дать понять, что человеческие существа не ценят вещи, ставшие им ненужными. С того момента, когда вещи отслужили свой срок и выполнили свое предназначение, наши глаза перестают даже воспринимать их как материальный объект. Я тычу пальцем в тротуар и спрашиваю вас: «Что это там лежит?» А вы отвечаете: «Ничего». В то время как на самом деле,- доктор подчеркнул последние слова, - там целая куча всяких вещей. Вы меня понимаете? Думается мне, наш незнакомец вступил в столкновение с целым рядом мучительных вопросов, метафизических, философских, даже, если хотите, поэтических: они связаны с тем, каким образом человеческие существа решают, когда начнет и когда закончит свою реальную жизнь та или иная вещь, и здесь он выступает судьей, при том что, на его взгляд, вещи существуют вне зависимости от людей. Главное, чего я добивался, проявляя интерес к нашему клиенту, - это предупредить всех: будьте осторожны, не шутите с такого рода манией; человек, рисующий круги, возможно, обладает ясным умом, только не знает, как по-иному, не прибегая к подобным акциям, выразить свои идеи. А его действия доказывают, что его ум если и расстроен, то, безусловно, очень тонко организован, вы меня понимаете? Во всяком случае, у этого господина очень мощный интеллект, поверьте мне.

- Но последовательность его действий имеет отклонения: мышь, кошка - это ведь не вещи.

- Я вам уже говорил, что в этой истории меньше логики, чем может показаться на первый взгляд; логики было бы больше, если бы речь шла о настоящей мании. Вот это и сбивает с толку. Однако, с точки зрения нашего клиента, он нам демонстрирует, что смерть превращает живое существо - и это правда - в неодушевленный предмет с того самого мгновения, когда чувства покидают тело. С того самого мгновения, когда крышка перестает закрывать бутылку, эта крышка становится ничем, с того самого момента, когда тело твоего друга перестает шевелиться… чем становится твой друг? Вопросы примерно такого порядка и терзают ум нашего приятеля… назвать их можно одним словом: смерть.

Веркор-Лори резко откинулся назад в своем кресле и замолчал. Он посмотрел Адамбергу прямо в глаза, словно говоря: «А теперь настало время обратиться в слух, потому что сейчас я сообщу вам нечто из ряда вон выходящее». И Адамбергу подумалось, что ничего такого, пожалуй, не существует.

- Вас как полицейского наверняка интересует, представляет ли он опасность для людей, не так ли, комиссар? Скажу вам следующее: наш феномен может остаться в неизменном состоянии и постепенно исчерпать сам себя, однако, с другой стороны, теоретически, я не вижу причин, чтобы человек подобного склада,- сумасшедший, способный владеть собой, если вы меня поняли, - да еще и снедаемый жаждой самовыражения, остановился на полпути. Помните, я сказал: теоретически.

Пока Адамберг пешком возвращался в комиссариат, его одна за другой посещали разные смутные мысли.

Он никогда не погружался в размышления. Он не понимал, что происходит с людьми, когда они сжимают голову руками и говорят: «Теперь надо подумать». Что за каша варится в их мозгу, как они приводят в порядок мысли, всякие там индукции, дедукции, логические выводы оставались для него полнейшей тайной. Он признавал, что все это, несомненно, приносит свои плоды, что, поразмыслив какое-то время, человек делает выбор. Комиссар приходил от этого в восхищение и думал, что ему самому, наверное, чего-то недостает. Когда он пытался проделать нечто похожее, когда садился и говорил себе: «Будем думать»,- в его голове ничего не происходило. Более того, именно в такие моменты он ощущал свое полное ничтожество. Адамберг никогда не отдавал себе отчета в том, что он размышляет, а едва он это осознавал, как процесс останавливался. Из чего следует, что он никогда не мог сказать, откуда взялись все его идеи, замыслы и решения.

В любом случае, ему показалось, что рассуждения Веркора-Лори ничуть не удивили его, он всегда знал: человек, рисующий круги, - не просто очередной маньяк. Знал и другое: этим безумцем движет вдохновенная жестокость, череде предметов в кругах непременно суждено завершиться и ее чудовищным апофеозом станет человеческая смерть. Матильда Форестье сказала бы, что комиссару не удалось узнать ничего существенного, потому что наступил второй отрезок, но сам Адамберг видел причину в том, что Веркор-Лори оказался хорошим, но ничем не примечательным человеком.

Назавтра утром круг обнаружился на улице Кюнена Гридена в 3-м округе. В центре лежала одна трубочка бигуди.

Ее-то Конти и сфотографировал.

В течение следующей ночи круги появились на улицах Лакретель и Кондамин в 17-м округе, в первом лежала старая дамская сумка, во втором - ватная палочка.

Конти сделал снимки сумки, потом ватной палочки, никак не комментируя происходящее, но всем своим видом выказывая раздражение. Данглар хранил молчание.

Последующие три ночи принесли новые трофеи: монету в один франк, ампулу с жидким удобрением, отвертку, а также мертвого голубя с оторванным крылом - его обнаружили на улице Жофруа-Сент-Илер, и эта находка, если можно так выразиться, подняла боевой дух Данглара.

Вид Адамберга, бесстрастного, с неизменной улыбкой на лице, приводил инспектора в замешательство. Он по-прежнему искал в газетах и журналах статьи, содержащие хотя бы упоминание о человеке, рисующем синие круги, и беспорядочно засовывал в ящик вырезки вперемешку с фотографиями, которые по мере поступления печатал для него Конти. Теперь в комиссариате уже всем обо всем было известно, и Данглар начал беспокоиться. Однако после того, как Патрис Верну сознался в совершении преступления, Адамберга никто не рискнул трогать, хотя, конечно, так не могло продолжаться до бесконечности.

- Сколько еще будет тянуться эта история, комиссар? - поинтересовался Данглар.

- Какая история?

- Да круги эти, господи боже мой! Что ж нам теперь, всю жизнь каждое утро предаваться размышлениям, стоя над валяющимися на асфальте бигуди?

- А, так вы о кругах! Это может быть надолго, Данглар. Даже очень надолго. Но разве это так уж плохо? Заниматься кругами или чем-то другим, не все ли равно? Да и бигуди выглядят очень забавно.

- Значит, мы приостанавливаем работу? Адамберг резко поднял голову:

- Об этом не может быть и речи, Данглар, ни в коем случае.