Я - Инквизитор - Александр Мазин

– Если ответный удар тебя уничтожит, твоя… акция справедливости будет иметь обратный эффект,– заметил Зимородинский.

– Я думаю, что сумею как-то сориентироваться,– сказал Андрей.

– Твой недостаток! – Зимородинский поднял палец.– Ты солдат, а не полководец. В любом случае я советую выбрать именно семь вечера!

– Почему?

– Максимальное число противников. Психологически это тебе на руку. Им это даст ложную уверенность в себе, а тебе – наилучший пост-эффект. Кроме того, вечером рефлексы обычного человека притупляются. Кое-кто будет пьян или курнет травки. Работать с неподготовленной, расслабленной, дезориентированной группой проще, чем с шестью-семью вооруженными, готовыми к схватке бойцами. В комнате, набитой народом, стрелять не станут. Сразу не станут, а потом ты уже наработаешь себе преимущество, психологический прессинг. Тебя начнут бояться. Сам ведь знаешь, что победить восьмерых иногда сложнее, чем восемнадцать. Андрей, я абсолютно уверен, что ты управишься с двумя дюжинами рэкетиров, если инициатива будет за тобой. Ты прекрасно работаешь с группой. Они «потеряют» тебя на первой же минуте.

– Как-то все просто у тебя выходит,– сказал Андрей.

– Просто, если ты ухитришься проникнуть внутрь без сопротивления. Вообще-то ты достаточно уязвим. Один точный выстрел – и все.

– Ты же сам учил меня уходить от ствола! – напомнил Ласковин.

– Я не учил тебя уходить от снайперской винтовки. Или от газовой гранаты. Ты должен полагаться на чутье. Чутье на опасность. И ты разовьешь его. Или погибнешь. Подумай, какой шанс для шага вперед! – Зимородинский улыбнулся.

– Ты имеешь в виду, что, разгромив эту шарагу, я сделаю шаг вперед?

– Нет, сэмпай! Я говорю об охоте, которая начнется потом. Ты будешь сражаться не за медальку, а за свою жизнь. Это большая удача.

– А ты,– спросил Ласковин, спросил более резко, чем хотел,– ты сражался за свою жизнь?

– Было дело,– кивнул Зимородинский.– И научись обуздывать свой боевой дух. Это звучит парадоксально, но так. Дух воина толкает тебя вперед. Сейчас – тоже. Если он будет управлять тобой, а не наоборот – мы больше не увидимся.

– Значит,– Андрей не дал Зимородинскому сменить тему,– ты сражался за свою жизнь? И что же, тебе понравилось?

– Нет,– ответил Зимородинский.– Но, как видишь, я жив. Ты покушал?

– Да, спасибо.

– Тогда отправляйся домой. Через два часа будешь спать сном праведника, так что поторопись. Если прижмет – звони. Если прижмет по-настоящему.

– Спасибо, Слава.– Андрей поднялся.– Ты мне здорово помог!

– Я буду молиться за тебя… ученик! – серьезно сказал Зимородинский.– Будь здоров, сэмпай! Когда мы увидимся снова, ты уже станешь мастером!

Примерно в то время, когда Андрей Ласковин покинул квартиру своего учителя, в загородном доме, удаленном примерно на пятьдесят километров от черты города, раздался телефонный звонок.

– Это Сипякин! – проворчало в трубке.– Хозяина позови!

– А… Конь,– отозвался мужской голос.– Занят он. Завтра звони!

– Занят? – недовольно произнес Сипякин.– Ну тогда… тогда передай ему, что тот, о ком мы говорили, ну, он знает, в общем…

– Я в курсе, Конь,– сказал мужской голос.– Короче!

– Ну так передай: мужик настроен серьезно, крепко завелся, пусть имеет в виду!

– Насколько крепко? – Собеседник Сипякина не скрывал насмешки.– Торчком? Ладно, Конь, мы имеем. Спасибо, что предупредил! – Мужчина на другом конце линии расхохотался и бросил трубку.

– Коз-зел! – злобно процедил Сипякин, услышав короткие гудки.– Ну что уставился? – рыкнул он на телохранителя, кривящего губы.

– Подставляешь своего! – сказал Абрек, выдвинув вперед и без того внушительную челюсть.

– Заткни пасть! – рявкнул Сипякин, закашлялся, схватил бутыль «Смирнофф», налил полстакана и разом выплеснул в глотку. Руки у него тряслись.

– Какой он тебе свой,– уже спокойнее продолжал Конь.– Фраер он!

– Жалеть будешь,– негромко произнес Абрек.

– Хорош целку строить! – сердито бросил Сипякин.– Я тоже рискую! Все мы рискуем!

– Все,– согласился телохранитель.– Только ты жопу свою в кресле прячешь и подняться надеешься. А парня так и так в парашу спустят!

– Потому что мудак!

– Потому что честный! – возразил телохранитель.– А ты, Петрович, честных не любишь!

– Я преданных люблю! – закричал Сипякин.– Преданных! Вроде тебя, кабан! Кончай базар! И позвони этой, Мануэли, пусть приедет! Едздаться хочу!

– Хрен там,– сказал Абрек.– Мандраж у тебя. Не телка тебе нужна, а седуксен.

Сипякин хрюкнул.

– Глянешь на тебя,– сказал он,– говядины кусок! Зачем такой елде мозги, Абрек?

– Узнаешь. Когда Крепленый тебя раком поставит!

– Хер! – закричал Сипякин.– Хер он узнает! А узнает – так Тошка меня покроет!

– Угу. Во всех смыслах. Звонить бляди или передумал?

– Не звони. Не хрен баксы тратить. Налей мне стопарь и пожрать принеси. Проголодался я! – Он откинулся в кресле, прижмурился.– Я, Абрек,– хозяин жизни! Мне хорошо кушать надо!

– Мандавошка ты,– проворчал телохранитель и отправился на кухню разогревать пиццу.

А шеф его тупо уставился в телевизор и долго не мог сообразить, куда пропал звук. Потом вспомнил, взял пульт, и комнату наполнил вой подраненного Хищника.

– Хер им,– пробурчал Сипякин, обращаясь сразу ко всему миру.– Хер им! Абрек, сука, я же сказал: стопарь налей! Боров егучий! – И потянулся к бутыли.

Когда отец Ласковина, отбывая за кордон, по его просьбе поставил квартиру на охрану, он полагал, что сын будет жить с бабулей на Шпалерной. Благо места там хватит на пятерых. Но Ласковин-младший решил, что свобода должна быть полной. А тут еще подвернулись дальние родственники с просьбой сдать квартирку хорошему человеку, однокомнатную квартирку на Блюхера, неподалеку от авторынка.

«Сам буду жить»,– сказал Андрей.

Он даже оформил все официально, на три года вперед, со страховкой. Квартирка была хоть и однокомнатная, но хорошей планировки, с балконом, со стоянкой прямо под окнами. И двор зеленый. Рядом парк, куда Маринка ходила улучшать цвет кожи. До того, как пристрастилась у бошей к соляриям.

Когда Ласковин проснулся от лучей позднего зимнего солнца, было уже около девяти. Постель его пахла ленориными духами, но самой кореяночки не было, спал он один. Один – и никаких вурдалачьих снов! Что это, Славины травки? Или вчерашнее берсерково решение?

Первую половину дня Ласковин провел дома. Упражнялся, укреплял дух, думал. В основном, по совету Зимородинского, о том, что будет после его визита на Мастерскую. Бандитскую группировку можно было сравнить с очень крупным, очень сильным и почти неуязвимым противником. Чтобы достать такого, надо выйти на дистанцию короткого эффективного удара. Лучше локтем, коленом. Роскошные киношные уромаваши в прыжке – они киношные и есть. На длинной дистанции у противника все преимущества: ноги у него длиннее, руки толще. Прорываться вплотную, атаковать, непрерывно атаковать, делая больно, раздражая, уходить, меняя направления, не давая себя схватить: ударил, ушел в сторону, отскочил, снова ударил. Организации нужно время, чтобы отреагировать. Она опережает одиночку не в быстроте, а в охвате пространства. Заранее подготовленными действиями. Банда – медлительный тяжеловес. Зверь, которому непривычно шнырять в траве, пытаясь схватить крохотную ласку. Банда делает деньги. Если он выстоит некоторое время, выстоит и будет продолжать атаковать, банда поймет: дешевле его не трогать.