Звезда по имени Виктор Цой - Виталий Калгин

Владимир Рекшан, музыкант:

«Весной 1982 года, когда я пришел в рок-клуб на концерт, о будущих потрясениях и речи не шло. Зал Дома народного творчества предназначался для театральных постановок, и отличались клубные концерты отвратительным звуком. Половину концертов народ проводил в буфете, где продавались пиво, кофе и мелкая закуска. Я обычно приходил на Рубинштейна, чтобы встретить знакомых и поболтать, проявив таким образом причастность к определенной социальной группе. Постоянно появлялись новые люди, и, если ты планировал продолжать сценическую деятельность, следовало держать нос по ветру. Никого не встретив в буфете, я отправился в зал и сел в партере, услышал, как объявили дебютантов: „Группа „Кино“!“ Несколько человек в зале вяло захлопали в ладоши. На сцене появился сухопарый монгол в рубахе с жабо, сделал сердитое лицо и заголосил. Монгол оказался Цоем. Рядом с ним на тонких ножках дергался славянин, и оказался он Алексеем Рыбиным, Рыбой. Откуда-то из-под сцены периодически вылезал БГ с большим тактовым барабаном и исчезал обратно. „И что они этим хотели сказать?“ – несколько надменно подумал я, забыв, что и сам двенадцать лет назад выбегал на университетские подмостки босиком…»[18]

Илья Смирнов, организатор первых концертов «Кино»:

«Нужно помнить, что Цой пэтэушник. И что он начинал свою карьеру среди ленинградских панков, тоже вполне пэтэушных, которые назывались „звери“ и в свободное от хулиганства время как бы музицировали в манере Sex Pistols. Наследием этого периода стали песни в репертуаре „Кино“: „Мама – анархия“, „Звери“ и „Мои друзья“. Цоя уже с новым составом „Кино“ в рок-клуб сильно засасывало. Но ведь не засосало. Потому что рок-клубовская тусовка, где „каскадеры на панели играют в Запад“, не была единственной референтной группой. Параллельно существовало рок-движение со своей системой ценностей. На подпольных концертах не оценивали музыканта по покрою штанишек. Некий коллективный разум, всесоюзный худсовет, рассредоточенный по сотням квартир, красных уголков, домашних студий звукозаписи, ухитрялся распознавать в море наивной самодеятельности „искру электричества“ и потом поддерживать, чтобы талант не деградировал, а развивался, с ошибками, с конфликтами, с бытовыми неурядицами, но своим неповторимым путем…»[19]

Виктор Цой:

«Первый концерт в рок-клубе, в 81 году, мы играли в таком составе: я и Рыба, барабаны – звучала фонограмма электрической ударной установки, Миша Васильев (из „Аквариума“) играл бас, а Дюша (Андрей Романов, также „Аквариум“) – клавишные. Концерт прошел ровно, понравился и нам, и публике…»[20]

Алексей Филин, вице-президент клуба МИФИ:

«К сожалению, ничем, кроме воспоминаний, поделиться не могу. Ни записей, ни снимков концерта Цоя и Рыбина в МИФИ не сохранилось: их просто не делали. Это вообще был не целый концерт, а только второе отделение концерта. Дело было так. Мы организовали в Клубе РК МИФИ, в котором я был тогда вице-президентом, концерт „Аквариума“. Это был, если я не ошибаюсь, третий концерт Гребенщикова в нашем Клубе – полный электрический состав. Первое отделение отыграл „Аквариум“, а после перерыва „Аквариум“ на сцену не вышел, Боря подошел к микрофону и сказал что-то типа: „А теперь я хочу представить вам очень интересных ребят из Питера“, – после чего удалился, а на сцену поднялись Цой и Рыбин. Для меня и других организаторов это был полный сюрприз. Как и для зрителей. Это было, насколько я понимаю, первое выступление Цоя в Москве, на тот момент никто не слышал его имени, в зале поднялся недовольный гвалт: народ пришел на „Аквариум“, а не на какого-то неизвестного паренька с гитарой. Однако ропот прекратился после первых же аккордов. Цой заиграл „Электричку“, завел зал с пол-оборота. Это был второй сюрприз для меня: ни до, ни после я никогда не видел, чтобы неизвестный исполнитель неизвестной песней с пол-оборота завел зал…

Наверное, лучше всего тот концерт можно охарактеризовать выражением „бешеная энергетика“. Короче говоря, вторая половина концерта прошла, пожалуй, даже более удачно, чем первая.

Пообщаться с Витей мне тогда не удалось: на традиционных посиделках после концерта Витя был молчалив, на вопросы отвечал односложно и особого желания общаться не проявил, а там было много забавных любителей поболтать: сам БГ, Илья Смирнов, Тема Троицкий, Саша Липницкий и прочие.

Сам я от творчества Цоя никогда не фанател: мне все его песни казались простоватыми и в музыкальном, и в поэтическом плане. Поэтому, когда я организовывал Черноголовский рок-фестиваль в 1987-м (Первый всесоюзный рок-фестиваль), я Цоя вообще не пригласил… Меня, как я позже выяснил, Цой вообще не запомнил – при следующей встрече на концерте памяти Саши Башлачева в Лужниках нас знакомили снова, правда, тогда Витя уже заматерел и почувствовал себя звездой.

Больше я с Цоем не встречался и вряд ли смогу что-то добавить.

P. S. Мои воспоминания вполне могут слегка отличаться от реальности в деталях, все-таки 32 года прошло: тот концерт случился как раз ранней весной 1982-го… А вскоре после этого концерта (но не в связи с ним) Клуб разогнал КГБ, и я реально пообщался с нашими доблестными органами».

Из воспоминаний:

«Цой с Рыбой выступали в подвале общаги, пятый корпус, поселок Москворечье. Можно было спуститься в подвал из комнаты, в домашней одежде, перед этим пить, в подвале вроде не пили, своим опасно, хотя многочисленная модная публика приносила портвейн в авоськах, стильно. В подвале бывал перед этим и Майк, и Рыженко, и Боря, и Боря попел в Моспроекте. Кассету „Кино“ уже крутили. Стало удивительно, что Цой – двухметровый кореец, из песен представлялось другое.

Потом осень 1982-го, начало четвертого курса, пили много, общались с ненадежными личностями, много учились, группа престижная, но не для общажных, начальная стадия алкоголизма, безнадежность, биофизики из общаги распределялись изучать поля естественной радиации в тайгу под Сыктывкаром.