Птице Феникс нужна неделя - Александра Миронова

Чертова мелодия никак не шла. Вот уже четвертый час он сидел в подвале лесного дома, куда они приехали прямо из концертного зала, пытаясь поймать мелодию, которая не выходила из головы. Ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, отвечать на звонки, общаться с журналистами. Потом, все потом. Мартин снова взял ре-бемоль. Может, стоит от нее отказаться? Но ему хотелось, чтобы песня начиналась именно с этой ноты. Он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Вытер о старые джинсы вспотевшие руки и расстегнул молнию на темно-синей шерстяной кофте. Бог знает, сколько ей было лет, но Мартину она нравилась, и он не желал расставаться с ней, несмотря на красноречивые намеки Анны. Кофта была символом старых дней, когда он еще так мало знал об этом мире и ему было хорошо и спокойно.

Ее подарила тетка Брунгильда. На долю секунды Мартин представил, что бы она сказала, если бы узнала, что он посещает психоаналитика. И что вообще существует такой врач, как психоаналитик. Тетка Брунгильда была фельдшером в забытой богом небольшой северной деревушке Скаллане. Она могла принять роды и вправить грыжу. Наверное, она бы долго смеялась, услышав, какие деньги ее племянник платит своему доктору просто за то, чтобы поговорить с ним и ответить на его вопросы.

Мартин на мгновение прикрыл глаза и представил себя в кабинете врача. Безликое помещение со светло-серыми стенами, серым столом, традиционной кушеткой и таким же безликим доктором. Стол девственно чист, ни фотографий, ни записей. Лицо доктора Ольсена невозможно запомнить. Только тихий, вкрадчивый голос.

— Зачем вам, чтобы песня начиналась именно с ре-бемоль? — задал вопрос воображаемый доктор.

— Так она станет хитом, — рассудительно ответил Мартин. До сих пор чутье и такие вот яркие моменты озарения никогда его не подводили.

— Но для чего вам новый хит? — Мартин явственно услышал, как внутренний голос заговорил с интонациями господина Ольсена. Весьма мерзкими интонациями, признался себе Мартин.

— Для того, чтобы…

На этом месте Мартин запнулся и задумался. Действительно, зачем ему новый хит, если он ушел? Снявши голову, по волосам не плачут. Песня просто должна быть хорошей, душевной, понравиться Анне и маленькой Ленне. Возможно, старшим детям. Кстати, надо позвонить Тине. Хотя та наверняка занята собственными войнами в сфере шоу-бизнеса и не вспоминает о своем старом отце. И с матерью Анникен он так и не поговорил.

Силой мысли Мартин заставил себя вернуться к рассуждениям о необходимости очередного хита. Он уставился в потолок, словно ожидая увидеть в старом мореном дереве ответ на свой вопрос, выжженный огненными буквами. Чуда не произошло.

Итак, хит. Зачем хит стареющей звезде? Неужели он хочет быть похож на те мумифицированные посмешища, которые потеряли счет собственным годам? Не было в мире более жалкого и удручающего зрелища, чем бывшие секс-символы, окруженные молодыми женами, отчаянно надеющиеся с их помощью скостить себе десяток-другой лет. Они еле передвигались и старались лишний раз не шевелить рукой или ногой, переживая, что конечность отвалится прямо на сцене. Отчаянно фальшивили и забывали слова собственных песен. Нет, у них еще были поклонники. Но они тоже были стары, и иногда казалось, что эти поклонники сбегали на концерты кумиров из домов престарелых. Или психиатрических лечебниц. Все эти состарившиеся женщины, воображающие, что им все так же пятнадцать лет и они могут кидать свое старое, застиранное нижнее белье на сцену. Их плохо покрашенные волосы, дряблые телеса, выпадающие из слишком коротких юбок и маек. Слишком яркие тени, забивающиеся в морщины навислых век. И смрад. Курево, алкоголь, трава и запах стареющего тела. Мартин содрогнулся. Нет, он, Мартин, точно не превратит себя в посмешище. И хит ему ни к чему. И, пожалуй, он бы все-таки выпил горячего травяного чаю. Мартин подошел к двери и взялся за ручку. Но не успел он ее открыть, как дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Анна. Она закрыла рот рукой, пытаясь удержать рвущийся наружу крик. Но даже в таком виде она была прекрасна. Хотя и совершала совершенно немыслимое — беспокоила Мартина в студии. Он нахмурился.

— Кто-то умер?

Анна кивнула, затем на секунду застыла и затрясла головой.

— Еще нет, но сейчас умрет.

— Что? — Мартин в момент стал серьезным. — Что случилось?

— Там девушка! — выдавила из себя Анна. Она так тяжело дышала, что казалось, сейчас задохнется. Ей хотелось, чтобы Мартин ее обнял, но она понимала, что сейчас не время.

— Какая девушка? Поклонница? Что она тут делает?

— Я не знаю! — Анна почти сорвалась на крик. — Но она сейчас убьет себя.

Непроизвольно оттолкнув Анну в сторону, Мартин бросился вверх по ступеням. В этот самый момент он услышал нечеловеческий вопль боли, доносящийся с улицы.

— Ленне! — крикнул Мартин Анне.

— Она спит. — Анна едва поспевала за ним.

— К ней, — приказал он коротко. Мартин уже знал, чувствовал, хотя гнал от себя эту мысль. Такое уже происходило. После этого он не мог писать два года и полностью ушел в себя. Идиотки. Зачем они это делают?

Выскочив из подвала, Мартин в два шага преодолел гостиную маленького домика и распахнул дверь на улицу. Девушка уже горела. Полыхала, как факел. И орала от боли. На ходу срывая с себя шерстяную кофту, Мартин бросился к дурочке. Звать на помощь было некого. И бессмысленно. Он набросил кофту на девушку и сверху бросился сам, надеясь весом своего тела перекрыть доступ кислорода. Но было слишком поздно. Мартина обожгло, он инстинктивно отпрянул и упал рядом. Рита орала от боли, и вдруг наступила полная тишина.

— Я хотела умереть с тобой рядом, — четко произнесла девушка. И долго, протяжно, с надрывом выдохнула. Мартину даже не надо было на нее смотреть, чтобы понимать, что это были ее последние слова. Несколько ужасающе долгих секунд он лежал на траве. Не чувствовал влаги вечернего дождя и сырости от земли. Он вбирал энергию земли и вспоминал те дни, когда он был маленьким мальчиком и мог валяться на лужайке. Запах сырой земли и травы был запахом безопасности. Он закрыл глаза.

— Мартин? — Голос Анны был полон беспокойства. Почему она не с Ленне, он же сказал ей. С трудом поднявшись, потирая обожженное лицо, он направился к дому. Он старался не дышать, чтобы не вдохнуть нечаянно запах того, что еще несколько мгновений назад было человеческой жизнью. Нет, ему не было ее жаль. Если такие люди умирают молодыми, генофонд становится только чище. Ему было жаль себя. Какого черта? Он же ушел, ушел! Чтобы отгородить себя от таких вот истеричек и сумасшедших. Защитить свою семью. Зачем она это сделала, ну зачем? Мартин зашел в дом и плотно прикрыл за собой дверь. На старом дисковом телефоне набрал знакомый номер.

— Да, здравствуйте. Это я. Пожалуйста, пришлите полицию и «Скорую». Хотя нет, «Скорая» ей уже не понадобится.

Мартин положил трубку. Не оборачиваясь к жене, спросил:

— Как Ленне?