Сломанное время - Вячеслав Денисов

– Пустой базар, Бес! – приняв сказанное за поддержку, взревел Комар так, что Гоша снова покусал губу. Выставив в сторону двоих обвинителей средний палец, он стал тыкать им, как куском арматуры: – За базар ответить, Бес, за базар ответить!..

– Дай телефон, Комар, – приказал Бесилов, вытерев руку об одеяло.

Приняв трубку, он чиркнул колесиком «зиппо» и поставил зажигалку на тумбочку. Если бы не трое в трусах посреди прохода, Гоша мог бы заключить, что в бараке стало уютнее и теплее. Когда Бесилов нажал кнопку вызова, он уже понял, что сейчас произойдет. Все так просто, оказывается. Наверное, он и сам смог бы сообразить, находись не здесь, а за забором. Или пожив тут чуть дольше… А троица не знала правильного ответа, потому что еще горели лица от ударов и стонали внутренности.

Поймав номер последнего разговора, Бесилов передал трубку Комару и велел подключить громкую связь.

Через четверть минуты в бараке послышался женский голос:

«Дима… – раздалось в натянутой, хоть ножом режь, тишине. – Ты уже готов? Я уже легла… Как и обещала, без трусиков… Дима, у тебя уже стоит?..»

– Дима, – выдохнул Бесилов и спросил, будто не знал: – Кто у нас Дима?

– С-сука, – едва слышно пробормотал Забой. – Мне мать последние переводит, я даже бабе своей не звоню… А он дрочит со шмарой из санчасти…

Гоша только сейчас вспомнил этот женский, чуть плавающий голос. Три дня назад он приходил в санчасть за обезболивающим для головы, и доктор, едва дослушав жалобы, крикнул сидящей в соседней комнате медсестре: «Дай ему цитрамона четыре таблетки!» Медсестра выплыла, качая бедрами, оценила Гошу взглядом, вынула из кармана стандарт и разорвала пополам. Одна таблетка вывалилась и закатилась под стеклянный шкаф. Наклонилась она за ней так, чтобы Гоша сумел хорошо рассмотреть ажурное плетение на ее чулках. Выходя, он прошел мимо нее, коснувшись плечом груди. Пахнуло духами средней паршивости. «По таблетке три раза в день или во время приступа», – сказала она голосом, которым можно было предложить минет.

И вот сейчас он снова слышал этот голос. Слова Забоя были тому подтверждением.

– Бес, – заволновался Комар, – это какое-то недоразумение… Они подставили меня! Они уже давно меня хотят ссученным сделать! Ты вспомни – неделю назад эти двое подговаривали пацанов следить за мной, когда кум вызвал! А меня всего лишь на давешние дела разводили – малява от иркутских мусоров в зону пришла!

– Ты каким пальцем на них показывал? – спросил Бесилов, и Гоша вдруг с каким-то неприятным холодком вывел, что разговаривает Бес одним голосом и с ним, покуривая, и с этими троими.

– Бес?.. – изумленно выдавил Комаров.

– Позовите Членореза.

– Бес!..

Кто-то спрыгнул с верхнего яруса – шнырь заторопился показать свою преданность – и метнулся в угол, противоположный тому, где началась склока.

Гоша услышал, как закачались, загудев, словно сосны на ветру, нары – два этажа. Слышался и голос: «Да вставай же, вставай, Бес кличет!..»

– Ну, паскудство… – недовольно заворчал кто-то басом, и раздался сухой плевок.

– Я тебе сейчас за базар такой язык-то подрежу, – пообещал Бесилов. – Не проснулся еще, в доме плюешь?

– Да я спросону, Пал Палыч… Что такое?

– Видишь эту пехоту?

– Какую из троих?

– Комар.

– Базара нет. Как не видеть.

– Средний палец правой руки у него лишний.

Гоша почувствовал приближение чего-то неприятного, вникая в суть происходящего далее. Все выглядело так, как когда-то, двадцать лет назад, в Махачкале, куда он прибыл стажироваться от геологического факультета МГУ. При нем резали барана, чтобы накормить гостей – его и руководителя стажировки. Разница была лишь в том, что баран тогда не оказывал сопротивления и не кричал…

Членорез сходил к своей кровати, вернулся с ножом. Поставил табурет посреди прохода, воткнул в него нож. Потом взял Комара за шею, поставил на колени, сдернул с него майку и перетянул ему рот. Теперь Гоша слышал лишь приглушенные звуки, которые, сорви повязку с лица Комара, заглушили бы проспект Кутузова в час пик.

Схватив руку упирающегося меж его ног Комара, он выбрал, почти вырвал, средний палец его правой руки, положил на край табурета и приставил к нему нож. Секунду помедлил, примериваясь, а потом резко надавил.

Этот хруст заставил Гошу покрыться ознобом. До сих пор он считал, что все закончится испугом Комара.

Он вспомнил, как с тем же звуком от мерзлой куриной тушки отделяется окорочок…

Толкнув Комара ногой, Членорез вытер о майку на его лице нож, прошел к себе, лег, и через полминуты Гоша услышал сочный, неподдельный храп.

Глядя, как двое шнырей перетягивают запястье Комара и волокут его, потерявшего сознание, к выходу, он снова потрогал мочку уха.

Скрипнула кровать рядом. В свете зажигалки взорвалось облачко дыма. Бесилов курил не переставая. Но теперь запаха дыма не чувствовалось. В проходе меж их кроватей пахло свежей кровью.

– Так что там с нефтью-то? Как ее ищут?

И Гоша рассказал.

Ступень под номером двести восемь была выгнута вниз, и он едва не сорвался вниз. Гоша начал считать ступени, когда спустился, как ему показалось, уже достаточно глубоко, чтобы коснуться дна. Дна чего – конечно, авианосца. Если у него было дно. Все, что имеет форму посудины, имеет дно. Как и терпение людское. И вот, насчитав двести семь ступеней, он исчерпал свое терпение до дна.

– Это глупо! – вскричал он. – Глупо! Нельзя спускаться так долго!

И в этот момент лестница качнулась, словно кто-то, стоящий внизу, взялся за нее обеими руками и изо всех сил качнул…

Странный гул пронесся мимо Гоши и ушел вниз, как в бездонную трубу.

«Эхо!» – пронеслось в голове его, и он, понимая, что взглянуть на часы нельзя, начал считать вслух.

Он ждал возвращения шума снизу. Эхо не могло не вернуться. Но планам его не суждено было сбыться. Где-то высоко над ним раздался еще один звук. Металлический скрежет, который затих так же неожиданно, как и возник. Теперь считать секунды не имело смысла. Ушедший вниз второй звук встретился с первым, и они поглотили друг друга.

Вытянув в сторону руку, он прикоснулся к стене. Металлическая поверхность, холодная и сухая.

Ступив на выгнутую ступень, он почувствовал, как нога соскользнула, и он пошел вниз, в темноту…

Руки его уже не слушались. И поэтому Гоша не понял, как случилось, что, когда он открыл глаза, обе его ступни по-прежнему твердо стояли на ступенях, а руки сжимали ступени так, что разжать их мог только он сам.

У него не было с собой ни спичек, ни предмета, который, когда бы были спички, можно было ими зажечь. Гошу окружала темнота, которая бывает в засыпанном землей гробе. Никогда раньше не страдавший клаустрофобией, он вдруг почувствовал, как неуверенно стукнуло сердце. Словно засомневавшись, есть ли смысл работать дальше. И ноги сразу стали ватными, а руки – словно он отлежал их во сне.