Максимка, Толик и каляки-маляки (сборник) - Галина Смирнова

Вечером мама сообщила Павлику, что завтра он не пойдёт в детский сад, а они вместе пойдут…

– Куда? – спросил Павлик.

Мама не ответила, но улыбнулась так светло и хорошо!

На следующий день Павлик и мама приехали в военный госпиталь, их встретил врач, на маму накинули белый халат, и они пошли по длинному коридору.

Павлику не нравился запах больницы, он вспомнил бабушку, вспомнил мамины капли, и ему стало тревожно, но тревога смешивалась с каким-то радостным предчувствием.

Неужели?

Они вошли в большую палату, и Павлик увидел папу!

Он лежал бледный и сильно похудевший, голова была перевязана, через бинты проступала кровь, одна рука в гипсе.

Но это был папа!

Павлик бросился к нему.

– Осторожно! – закричал врач, но Павлик уже подбежал и крепко обнимал папу.

На его тумбочке у кровати лежала книга «Мойдодыр».

Никто не заметил, когда залив реки с чистыми, холодными, подземными ключами, с весёлыми мальками на мелководье, с лилиями и кувшинками, с шумной, озорной детворой на берегу стал печальным болотом.

Во времена залива над поверхностью воды летали чайки, а вдоль берегов, среди осоки и камыша жили лягушки.

Лягушки, разговаривая между собой, выражая недовольство, радость или беспокойство, квакали, и только одна из них, странная, одинокая лягушка, жившая в стороне от других, говорила «вот-вот» вместо «ква-ква».

Мало кто понимал, что значит «вот-вот» – хорошо это или плохо, или вообще всё равно.

– Ква-ква, – предупреждали лягушки, когда зоркие чайки кружились у берега, – лягушата-малышата, убегайте поскорее, не то острый клюв схватит вас.

– Ква-ква, – пищали малыши, прячась по норкам вместе с родителями.

Одна странная лягушка оставалась на месте и, глядя на чайку из-под большого, зелёного листа, говорила:

– Вот-вот, вот-вот.

– Ква-ква, – беспокоились лягушки, видя, как браконьеры натягивают сеть с одного берега залива до другого, – ква-ква, нехорошо, в сеть попадёт много разной рыбы, и большой, и маленькой – окуни с окуньками, плотва с плотвичками и щука со щурятами, и пескари, и лещи с подлещиками, кваква, уходите прочь.

Но браконьеры не слушали кваканья и расставляли сети, а утром вытаскивали из неё пойманную рыбу, и все лягушки от страха замолкали, кроме той, которая говорила «вот-вот».

Однажды на зелёной поляне у залива собралась большая компания, люди ели и пили, и смеялись, и всё бы ничего, но весь мусор после себя они бросили в залив, и снова бросили, и снова, и снова.

– Вот-вот, вот-вот, – одиноко звучал голос странной лягушки.

Как-то раз приехал мусоровоз – большая, страшная, красного цвета машина, и, подъехав к самому берегу, свалила весь мусор в залив.

Лягушки и лягушата даже не пытались квакать, они хотели поскорее убежать и спрятаться от лавины грязи.

Среди грохота, запаха бензина и мусора слышалось:

– Вот-вот, вот-вот…

После этого случая хор квакающих лягушек заметно поредел.

Залив становился другим.

Поверхность воды покрывалась сплошной, зелёной плёнкой мелких водорослей, дно становилось илистым и вязким, залив всё больше мелел, уменьшаясь в размерах – на его зыбучих берегах разрастался с невиданной силой кустарник и борщевик, и уже не пели, как раньше, соловьи в черёмуховых, весенних рощах.

В тот день очередная машина, сбросившая мусор, уехала, и в наступившей тишине голосила лишь одна странная лягушка:

– Вот-вот, вот-вот, вот-вот…

Её увидел аист.

Аист впервые прилетел на это болото, кружась и размахивая большими, белыми крыльями, он приземлился недалеко от лягушки, сделал несколько шагов и, подойдя ближе, раскрыл длинный клюв…

С тех пор никто не слышал «вот-вот, вот-вот, вот-вот» из-под большого, зелёного листа.

А залив тем временем становился всё меньше и меньше, постепенно он превратился в небольшое, мелкое озеро, потом в лужу, потом в вязкую топь.

Радостный, сверкающий залив стал печальным болотом, а наоборот… наоборот почему-то не бывает.

В то лето Алину с братом Алёшей родители отправили на дачу к тёте Вере, маминой сестре.

– Нам нужно поменять крыльцо, полы на веранде, да и крышу починить пора. Как всё сделаем, приедем за вами, – сказала мама.

Алёша с Алинкой и не возражали, тем более у тёти Веры был сын Миша, их двоюродный брат, ему уже тринадцать, Алинке двенадцать, а Алёше десять.

Алёшу с Алинкой на вокзале встретил дядя Коля, на машине быстро доехали до места, это был старый, небольшой домик в забытой деревне, доставшийся дяде Коле от родителей.

– Как же выросли! – заохала тётя Вера. – Да где же ты, Миша!

В дверях появился двоюродный брат, рослый, крепкий, русоволосый, с большими, серыми глазами и веснушками на носу. Они виделись лет пять назад и сейчас с любопытством и смущением рассматривали друг друга.

– Алиночка, у тебя коса! Сейчас ведь ни у кого нет косы, а тебе идёт, моя красавица. Как ты на бабушку нашу – бабу Лиду похожа, – тётя Вера обняла покрасневшую, застеснявшуюся племянницу, – а ты, Алёшенька, весь в отца! Ну пойдемте к столу.

После обеда Алинка помогла убрать со стола, а потом все трое пошли погулять.

Алёша с Алиной никогда не были на даче двоюродного брата, поэтому с интересом слушали его.

– Деревня наша небольшая – двенадцать домов, отдалённая, добираться к нам неудобно, поэтому дачников мало, пока ещё и не приехали. А зимуют только в пяти домах. Мама всё лето здесь, у неё отпуск большой, она же учительница, а папа приезжает как может.

– А ты как время проводишь? – улыбнулась Алинка.

– Я… – смутился Миша, – по-разному. Пойдемте, покажу вам заброшенную турбазу.

Дом, где летом жил Миша с родителями, располагался в самом конце единственной деревенской улицы, которая продолжалась широкой дорогой, проложенной среди большого поля, засеянного клевером, тимофеевкой, мятликом, на котором местами уже белели первые ромашки.

– Скоро ромашек будет много, вот красота! – обратилась Алинка к Мише.

– Скоро клевер и ромашки вовсю зацветут, пора, – басовито ответил Миша, голос у него стал почти взрослым, низким, мужским.

Пересекли поле, спускавшееся с одной стороны вниз к узкой, быстрой речке и поднимавшееся с другой стороны вверх, к горизонту, так что верхнего края и не видно, только бескрайнее небо.