Жена наверху - Рейчел Хокинс

Не проходит и десяти минут, как раздаются его шаги.

Полагаю, в свое время Трипп очень походил на Джона. Конечно, он симпатичнее, светловолосый, не такой жалкий и меньше напоминает нечто, что растет в темных щелях за холодильником. Но у них есть что-то общее, как будто Трипп тоже способен подчистую съесть продукты, подписанные чужим именем. Готова поспорить, далеко не одна женщина в Университете Алабамы оборачивалась с удивлением, внезапно обнаружив Триппа Ингрэма в дверном проеме, и гадала, почему такой безобидный с виду парень вдруг нагоняет на нее такой страх.

Но обильные возлияния мешают Триппу предстать в пугающем образе. Он наверняка хотел незаметно подкрасться ко мне, застать врасплох в «синей спальне», но я слышу его шаги в коридоре, хотя Трипп двигается медленно и, похоже, старается вести себя тихо. «Может, не стоит ходить в туфлях для гольфа по деревянному полу, идиот?» – думаю я про себя, но, повернувшись к нему, застывшему в дверях, улыбаюсь.

– Все в порядке? – интересуюсь я.

Водянистые карие глаза Триппа слегка округляются, лицо перекашивает кислая мина, вероятно, потому, что я разрушила его некие планы. Может, Трипп надеялся, что я тоненько взвизгну, уроню коробку и зажму рот руками, покраснев. Наверное, ему бы это понравилось. Не сомневаюсь, что Трипп Ингрэм из тех придурков, которые дергают рулевое колесо, прыгают в лифте и притворяются, что сталкивают своих подружек с высоты.

Мне знаком этот тип парней.

– Если хочешь, можешь забрать все эти вещи, – говорит Трипп, позвякивая льдом в пластиковом стаканчике. – Все это ничего не значило для Бланш.

Я это вижу. Комната красивая, но в ней есть что-то от гостиничного номера, как будто все здесь подобрано исключительно ради внешнего вида, а не по чьему-то личному вкусу. Я бросаю взгляд на стоящую рядом с кроватью лампу, похожую на старомодное жестяное ведро. Абажур покрыт нежным сине-зеленым цветочным узором, и я могу поклясться, что где-то видела его раньше, что не удивительно – все безделушки в этих домах выглядят одинаково. Разве что кроме дома Эдди. И тут до меня доходит, что на самом деле все в этих домах кажется бледной подделкой вещей Эдди, ксерокопией из аппарата, в котором постепенно заканчиваются чернила, и поэтому напечатанное с каждым разом выглядит чуть более тусклым, чуть менее отчетливым. Мне становится ясно, где я видела эту похожую на жестяное ведро лампу.

– Это куплено в «Сазерн-Мэнорс», не так ли? – спрашиваю я, кивком указав на прикроватный столик. – Я как-то вечером заглядывала на их сайт и…

Трипп прерывает меня грубым возгласом и снова подносит стаканчик ко рту. Когда он опускает стакан, на редких усиках над губой остается капля бурбона, и Трипп слизывает ее. Вид мелькнувшего розового языка заставляет меня поморщиться.

– Нет, эта лампа Бланш. Думаю, изначально лампа принадлежала ее матери или что-то в этом роде, была куплена на распродаже недвижимости, не знаю. – Трипп пожимает плечами, его живот вздрагивает под рубашкой поло. – Беа Рочестер не выдала бы оригинальную идею, даже если бы та укусила ее за задницу. Вся эта хрень, эта продукция «Сазерн-Мэнорс»… Все это принадлежало Бланш.

Я опускаю полупустую коробку.

– Погодите, то есть Беа копировала стиль Бланш?

Усмехнувшись, Трипп проходит в комнату. Носком ботинка он задевает возле двери набитый мусором пакет, надорвав его, и я вижу, как из дырочки теперь выглядывает лоскут розовой ткани.

– Копировала, воровала… – продолжает Трипп, взмахнув в мою сторону рукой со стаканчиком. – Знаешь, они ведь вместе выросли. Ходили в одну и ту же школу – в Айви-Ридж. Кажется, они даже были соседками по комнате.

Повернувшись к стопке книг на кровати, я начинаю складывать их в коробку у своих ног.

– Я слышала, они были близки, – сообщаю я, гадая, сколько еще информации смогу вытянуть из Триппа Ингрэма.

На данный момент он единственный, кто не говорит о Беа так, будто солнце светило прямо из ее задницы, так что я не против послушать его дальше. Но сплетни – штука хитрая, скользкая. Покажешь излишнюю заинтересованность – вызовешь подозрения. Притворишься скучающей и равнодушной – собеседник может полностью прекратить разговор. Некоторые люди, как Эмили Кларк, стремятся заинтересовать тебя, надеясь подобрать подходящую приманку. Я не знаю, к какому типу сплетников относится Трипп.

Он садится на край кровати, матрас прогибается под его весом.

– Беа Рочестер, – бормочет он. – На самом деле ее звали Берта.

Я заправляю волосы за ухо, глядя на него. Трипп наблюдает за мной, его взгляд затуманен, но определенно сфокусирован на моем лице.

– Серьезно? – спрашиваю я, и он кивает. Его нога беспокойно качается вверх-вниз, а руки все вертят и вертят опустевший стаканчик.

– Видимо, она сменила имя, когда поступила в колледж. Так рассказывала Бланш. Однажды вернулась в Бирмингем и заявила: «Зови меня Беа». – Снова вздохнув, Трипп продолжает трясти ногой. – И Бланш так и сделала. Насколько мне известно, она никогда не упоминала настоящего имени.

Берта. Звучит тяжеловесно, и я вспоминаю те фотографии, которые просматривала прошлой ночью, эти красные губы, блестящие темные волосы. Она определенно не выглядела как Берта, и я не могу винить ее за желание изменить имя. К тому же это еще одна наша общая черта, еще одна тайна, спрятанная на задворках души. В конце концов, я не урожденная «Джейн» – то другое, прошлое имя осталось так далеко позади, что всякий раз, услышав его по телевизору, в магазине, по радио или в обрывке чужого разговора, идя мимо кого-то, я даже не вздрагиваю и не поворачиваю головы. Я похоронила этого человека где-то в Аризоне, так что теперь это имя ничего для меня не значит. Но мне повезло – здесь нет никого, кто знал бы меня прежнюю. У Беа Рочестер не было такой роскоши. Каково это – жить на одной улице с теми, кто знает, как сильно тебе хотелось измениться?

Трипп продолжает говорить, но теперь несет всякую чушь. Спиртное вызывает у него поток жалоб, связанных с Бланш, и он сетует, что не знает, как поступить с ее вещами. Каждый раз, приходя в его дом, я выслушиваю, как Трипп внезапно собирается выбросить все вещи Бланш, начать все сначала, возможно, даже переехать в дом поменьше, «куда-нибудь рядом с полем для гольфа», но он этого не сделает. Он останется здесь, в этом доме, который превратил в своего рода памятник.

Дом Рочестеров совершенно не напоминает памятник.

Я размышляю об этом, покидая дом Триппа, оставляя за закрытой дверью всю эту печаль и горечь. У Эдди осталась лишь одна фотография Беа, та, что сделана на Гавайях. Означает ли это, что он решил жить дальше… или, по крайней мере, хочет жить дальше? Думаю, да.

Как по мановению волшебной палочки, Эдди вдруг появляется передо мной, бегущий по тротуару. Увидев меня, он останавливается, его темные волосы прилипли к влажному от пота лбу.

– Джейн.

– Привет.

Так мы и стоим: я крепко прижимаю к себе старую сумочку, Эдди в дорогом спортивном костюме тяжело дышит, уперев руки в бедра. Мокрая футболка обтягивает его широкую грудь, и мне вдруг становится наплевать на вчерашний вечер, на его мертвую жену и на то, сколько людей сейчас наблюдает за нами.