Эпоха Мертвых. Экспедитор. Оттенки тьмы - Александр Афанасьев

Из четверых человек, находящихся в машине, – двое были настоящими – водила и санитар. Они настолько погрязли в делах, связанных с перепродажей дефицитных и реестровых лекарственных форм, в том числе и наркотических, что будут молчать, во что бы их ни втянули.

Сам майор знал, что погиб Новосельцев, и он оказался сукой – то есть искал возможность всех сдать в обмен, наверное, на то, что его не расстреляют. Такое – не прощают.

Гадом оказался и Гришко – он, оказывается, компромат на всех собирал. Причем и на Новосельцева тоже – его папка оказалась толще всех остальных. Когда стали семью убивать, он на коленях пощады просил, ревел. Нет, чтобы как мужику достойно уйти.

Гад гадом…

Папки Белый придержал. Мало ли чего… пригодятся. Шеф про них не спрашивал.

Может, пригодится – если начнут сливать уже его.

И вообще думать надо.

Он понимал, что дела пошли стремные – и как бы он ни служил, рано или поздно зачистят и его. Потому что знает много.

Лучи фар высветили стену гаражей, потом уперлись в морду «Газели». Ментовская буханка подъехала и остановилась, проблесковые включены не были.

Хлопнули двери. Из обеих машин вышли люди, поздоровались.

– Привез?

– Да.

– Точняк проблем не будет?

– Да точняк, нет у него никого. И бухой он в сисю.

– Ты сказал. Тащи.

Из ментовской машины двое ментов вывели под руки сильно пьяного, явно опустившегося мужика. Он был пьян настолько, что не мог держать голову и что-то бормотал невпопад…

Белый надел медицинские перчатки, достал старый, китайский складник, раскрыл его и расчетливо ударил бомжа – раз, второй. Будучи ментом, он знал, куда надо бить, чтобы крови было много, но внутренние органы не задеть. Бомж застонал.

– Все, давайте его в машину. Погнали. И язык в ж… засунуть. Кто будет трепаться – у этих же гаражей потом найдут.

– Да поняли мы…

Молодой мент, который привез бомжа, понимал, что ничем хорошим это не кончится: коготок увяз – всей птичке пропасть. Но и пути назад у него тоже не было.

«Скорая» – с воем сирен проехала на территорию первой РКБ… понятно, что ее никто не стал проверять. Бригады «Скорой» знают, что делают, может, человек умрет вот-вот. Потом еще больше проблем будет…

Подкатили к приемному… там уже была каталка. У каждого из санитаров на поясе был пистолет.

– Что тут?

– Да алкаш, блин. Думали, он нажрался в сисю, а у него ножевые. Вот…

Один из ментов показал следы крови на руке.

– Ясно, давайте его на каталку…

– Где он будет? Нам решать надо, возбуждаться или нет.

– У дежурного…

– Лады…

Двое ментов переглянулись. Потом набросили переданные из машины халаты, нацепили на лица хирургические маски и двинулись внутрь больницы. Универсальные ключи – теперь вся больница была разбита на отсеки с запираемыми решетками-дверьми как в зоне – им тоже передали из «Скорой» – у всех врачей они были…

Дежурный должен был быть на месте – но его, понятно, не было. Или дрыхнет, или бухает, или с медсестрами это самое делает. И записи, как раньше, не велось – системы наблюдения сняли, они в других местах нужны. Один из ментов – повернул к себе журнал, провел пальцем, нашел нужную запись.

– Четвертый этаж. Четыреста десятая…

Как идти – объяснять не надо было: они не раз бывали тут по служебным делам, все коридоры помнили.

Дежурный на этаже был – но, мазнув взглядом по знакомым белым халатам, снова глаза закрыл. Тем более и ключи были – точно, значит, врачи.

У двери – капитан Березовец встал, чтобы не было видно, майор Белый достал «ПМ» с глушителем. Оружие было передельным, следы его вели в никуда.

Дверь не была закрыта – поддалась.

Только на кровати никого не было.

– Закрой дверь!

Белый со злостью огляделся… нет, тут не спрячешься. И аппаратура на хрен отключена.

Ушел.

– Ушел гад.

– Вряд ли далеко, он сильно, говорят, покоцанный был. Надо дежурного на этаже спросить, он сто пудов знает…

Белый схватил подчиненного за плечо.

– Ты что, на торф захотел? Уходим!

На больничке я провалялся четыре дня, на всякий случай каждый день меняя палату и ФИО пациента. Все-таки хорошо, когда связи в больнице есть.

Через четыре дня меня выписали на амбулаторное, прописали натирания и дорсенваль – самое оно, сердце только так этот дорсенваль сажает. Еще Элинка откуда-то притащила повязку из собачьей шерсти – и туда же можно тряпку с мазью накладывать… бом-бенге, так, по-моему, называется. Вот в таком виде – я и вышел из больницы – работать, депутатствовать и, возможно, отмахиваться от пуль.

Первый день как раз ушел на разгребание депутатских запросов – хорошо, что девочки с приемной кое в чем помогли. Потом поехал в МВД и формально дал показания. Рассказал все, как было, за исключением Мешка – типа Новосельцев сам вышел на меня. Зачем? Я сказал, что у него были подозрения в связи со злоупотреблениями при закупках, и он просил помочь разобраться в заводской кухне.

Выстрел в Новосельцева я признал, но сказал, что он к тому времени был мертв и поднялся. Это любая самая примитивная экспертиза установит, тут скрывать нечего – приравнивается к самообороне. Человек после смерти в глазах права теряет все права.

Поверили? Понятия не имею, в любом случае связываться не решились. Судя по всему, попытаются замять. Замминистра снайпер убил – а следак совсем желторотый. Это как вообще так? А вот так.

Пошел к директору, на сей раз меня без очереди пустили…

Директора на «Ижмаше» – были разные. Легендой был Белобородов Иван Федорович, дважды Герой Соц– труда, еще до него был Новиков – он был директором всего два года, но затем – в течение пятнадцати лет был заместителем председателя Совмина у Косыгина – и завод помнил. Удмуртия тогда как сыр в масле каталась, превосходя все соседние регионы. Кто на завод в командировку приезжал – уезжая, святое дело – один-два круга сыра с собой. Сыра-то нигде нет, а в Чулке – это тогда главный продовольственный магазин города – свободно лежит, бери. Это потому, что у нас сельское хозяйство не запороли, и не только промышленность поднималась – но и сельское хозяйство не бедствовало. Это давняя, кстати, традиция, еще в царские времена оружейники огороды и скотину держали, и потому большевиков в семнадцатом не поддержали – и так все устраивало. Но Ижевск, что характерно, стал Ижевском, каким мы его знаем, именно при советской власти.