Конкурс красоты в женской колонии особого режима - Виталий Ерёмин

– Но это ж стыдно, – вяло сопротивлялась Серафима.

– Засунь свой стыд знаешь, куда? – вскипел Гаманец. – Кому ты нужна с четырьмя детьми? Только нашей родной милиции.

«А тебе?» – едва не спросила Серафима. Она даже не знала, свободен ее ухажер или женат. По натуре она была женщиной гордой, но не знала, что со своей гордостью делать.

– Завтра придешь, и мы подпишем один документик, – сказал, довольный вербовкой Гаманец. – Подпишешь и торгуй хоть краденым, хоть некраденым. Никто тебе слова не скажет. Будешь, как наш сотрудник, на особом положении.

И Серафима покорно пришла и покорно подписала. И поздравил ее с новой работой сам начальник уголовного розыска. Потом его подчиненные вышли, и начальник попил с Серафимой чаю с подушечками наедине. И еще насыпал ей в кулек, для деток. А на прощанье предупредил, что в некоторых случаях сам будет встречаться с ней на конспиративной квартире…

– Я потом только узнала, что у них все агентки в двойном использовании, – сказала Серафима.

– Что было дальше? – спросил Михаил.

– А что дальше? Начала работать. Только о многом, что удавалось узнать, я не говорила: жалко было сдавать людей. Ведь у каждого спекулянта тоже дети. Гаманец на меня орал. Говорил, плохо работаю, зарплаты лишал. Дети мои сидели впроголодь. Грозился даже посадить. Я потом только поняла, что он специально меня готовил. Я нужнее была не на воле, а в следственном изоляторе. А как-то раз на конспиративную квартиру приходит сам начальник угрозыска и говорит: так и так, Сима, поймали мы убийцу, а доказать ее вину не можем, поработала бы ты с ней. Это как же, говорю, я с ней поработаю, она ведь у вас сидит. А мы, говорит, подсадим тебя к ней, а ты ее вызовешь на откровенность. Глаза у тебя, смотри, какие. Я сам готов тебе исповедаться. Я говорю: а вдруг меня в тюрьме кто-нибудь узнает? Начальник как расхохочется: нет, Сима, ты у нас особо ценный кадр, мы тебя побережем.

Дали Симе командировочные, и поехала она в другой город. Там встретили, заставили назубок выучить легенду, поставили задачу и посадили в камеру к той самой убийце. Но она не стала лезть к ней в душу, что-то выведывать. Видит, женщина мучается. Говорит ей: покаялась бы. Та задумалась, плачет. И Сима молчит, не навязывается. На другой день убийца сама спрашивает: а может правда, признаться? Это, отвечает Сима, тебе решать. Убийца: а как бы ты на моем месте сделала? В общем, написала она чистосердечное признание. Начальство было довольно. Премию Симе выписали. А Она уже не рада была никаким деньгам. Дети ведь одни остались. А ей говорят: может, еще задержишься? Тут есть одна крупная воровка: надо бы и с ней поработать. Сима отказалась. Тогда ей говорят: ну, в этом случае, премии тебе не будет. Пришлось согласиться.

– Сколько же было у вас таких командировок? – спросил Леднев.

– В среднем одна в месяц.

– И сколько лет это все продолжалось?

– Восемнадцать лет.

– Это сколько же вы за эти годы преступников раскололи? – спросил Михаил, множа в уме восемнадцать на двенадцать.

– Больше двухсот.

– Двести шестнадцать, – уточнил Леднев.

– Но ведь была еще работа помимо командировок, на рынке. Я знала всех скупщиков краденого, всех карманников.

При слове «карманники» на лицо Серафимы набежала тень, и она заплакала.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросил Леднев.

– Через эту проклятую работу я Фаечку упустила. Она была самая младшая, я боялась дома ее оставлять, с собой на рынок брала. Там она и познакомилась с мальчишками. Веселые такие, озорные. Я даже не догадывалась, что они щипачи. А милиция все знала, все видела. Но у Гаманца, как я потом поняла, насчет Фаи были свои планы.

Гаманец к тому времени стал уже капитаном. Специализировался на борьбе с карманными кражами. Этот участок работы всегда считался в милиции одним из самых трудных. Схватить щипача за руку почти невозможно, его всегда прикрывает сообщник. А не ловишь вора с поличным, не сажаешь за решетку – считай, работаешь вхолостую, зря деньги получаешь.

Капитан был не из тех, кто мог терпеливо выслушивать нарекания. Ревностный служака, он привык быть на хорошем счету и своевременно получать премии и звездочки. Увидев Фаю Мосину в компании карманников, он весело подумал: если у него на связи мама, то почему бы не завербовать и дочку?

А дочка была хороша. Когда Гаманец смотрел на нее, у него поднималось давление. Но он не торопил события. Не приставал: боялся спугнуть птичку раньше времени. Уж очень самолюбивая. Но больше всего боялся Гаманец, как бы Серафима не проговорилась дочери. Постоянно стращал, напоминал о подписке. Но Серафима и без угроз скрывала от детей свою тайну.

Во время разговора Серафима не отходила от окна. Поглядывала из-за занавески. Можно было подумать, что у нее мания преследования. Но Михаил снова ошибался в выводах.

– Вы пришли не один, – сказала Мосина. – Вас сюда вел один человек, а когда выйдете, вас поведет другой. Я знаю их систему.

Ледневу нужно было уходить. Его ждала Мэри. Он отсутствовал уже два часа. Но теперь он боялся, что ему не дадут продолжить разговор с Фаиной в другой раз. Запретят ей общаться с журналистом, и все дела.

– Ничего они с вами не сделают, – сказал Леднев. – Не то время.

Серафима тихо заплакала. Сказала сквозь слезы:

– Не знаю, что Фаечка задумала, но лучше бы вы уехали

В колонии Леднева ждала новость: Лена Агеева набросилась на Каткову с кулаками. Драку быстро разняли. Лена водворена в изолятор и сидит теперь по соседству со своей подругой Мосиной.

Сообщившая эту новость капитан Ставская просила не выдавать ее.

– Как? Мосина разве не в санчасти? – удивился Михаил.

– Ей наложили швы, подержали ночь под капельницей и перевели в общежитие. А утром она вышла на работу в швейный цех. Это было ее добровольное желание.

Леднев только головой покачал.

– Хотите совет? – сказала Ставская. – Сделайте вид, что потеряли интерес к Мосиной.

– Так ведь она требует встречи со мной.

– Я устрою вам встречу, – пообещала Ставская. – А вы занялись бы пока Катковой. Она рвется к вам.

За дверью кабинета стояла тишина. Отряд работал на швейной фабрике. Мэри сейчас была там под присмотром Гаманца.

Они прошлись по общежитию. Две огромные комнаты на двух этажах. В каждой жило около семидесяти женщин. Между рядами двухъярусных коек – тумбочки. Все, как в мужской колонии. С одним существенным отличием. Не видно книг. Что само по себе удивительно.

– Чем же занимаются женщины в свободное время? – спросил Леднев.

–Что-нибудь или кого-нибудь обсуждают. Удовольствия себе доставляют: чифир, теофедрин… А вы думаете, тут кто-то над собой работает? Для чтения нужно воображение.