Карфаген должен быть разрушен - Александр Немировский

Итак, не следует обманывать себя несбыточными надеждами. Надо собрать все силы, чтобы в нашем положении не наделать глупостей и пользоваться тем, что нам оставили.

Любящий тебя Полибий».

Антиох остановился. Ноздри щекотал аромат благовоний. Так пахли все храмы, но здесь в воздухе ощущалась угроза и было темно, как в подземелье.

Приглядевшись, царь увидел статуи Артемиды и Аполлона в человеческий рост. Между ними — проход, куда устремились его воины. Там, впереди, несметные сокровища. Артемида и Аполлон — их стражи.

Отведя взгляд, Антиох попытался успокоиться. «Все идет, как задумано: ворота удалось открыть без шума, внутри никого не оказалось. Сокровища будут моими. Их хватит на постройку сотни боевых кораблей. И тогда ромеи…»

И снова тревога овладела Антиохом: «А что, если воины, пока я здесь стою, расхитят сокровища? Ведь золото ослепляет».

Антиох вздрогнул. Ему показалось, что Аполлон шевельнулся. «И привидится же такое! — успокаивал он себя. — Кто теперь верит басням жрецов о двигающихся и потеющих статуях богов? Если статуя шевелится, значит, колеблется земля, на которой стоит храм. Если потеет — жрецы придумали какое-нибудь устройство». Он поднял голову. Статуи были недвижимы.

Осмелев, царь сделал еще несколько шагов. Темнота сгустилась. Но жажда золота сильнее страха. Антиох шел вперед, стараясь не глядеть по сторонам.

Когда он был в проходе между статуями, Аполлон мягко спрыгнул с пьедестала, а Артемида подняла ступню и с размаху опустила ее на голову царя.

Огромный храм огласился душераздирающим воплем:

— А-а-а…

Антиох бежал, схватившись руками за голову и не переставая кричать:

— А-а-а…

Выбежав за порог храма, он упал. Там его и нашли жрецы. Они закрыли ворота и, не обращая внимания на крики тех, кто остался внутри, подняли неподвижное тело Антиоха и с песнопениями куда-то понесли.

К вечеру грунтовая дорога сменилась мощеной, и мулы побежали веселей.

Слева потянуло дымком. Повернув голову, Андриск увидел в полусотне шагов от дороги шатер и вокруг него человеческие фигуры.

«Не разбойники ли?» — подумал он, ощупывая матерчатый пояс с зашитыми в нем денариями.

— Дружище! Давай к нашему огоньку! — послышалось издалека.

«На разбойников не похожи, — решил Андриск. — Зачем разбойникам шатер разбивать?»

Соскочив с повозки, он привязал мулов к дереву и подошел к костру.

— Садись! — сказал толстяк, указывая место рядом с собой.

Другой человек, худой, длинный, кивнул юноше головой. Третий спал, уронив голову на грудь и слегка посапывая.

— О занятии своем можешь не говорить! Нос мой пока еще не ошибался. Ты дубильщик. А как тебя зовут?

— Андриск я, сын Исомаха.

— А я Буккон! — представился толстяк. — Он — Макк. А тот, что дремлет, Доссен. По каким делам едешь? Откуда?

— Да шкуры меня послали скупать. Из Кум еду.

— Тогда ты из мастерской Филоника, — заключил Буккон. — Жадный человечишка. Он бы всех быков ободрал, чтобы мошну набить.

— Ты его знаешь? — удивился Андриск.

— Я всех знаю, — ответил Буккон, надувая щеки.

— Ты раб? — спросил Макк.

— Был рабом. Теперь отпущенник. Из Эпира я.

— Счастливец! — проговорил Буккон. — Быстро тебе свободу дали. Странствуя по Италии, мы много эпирцев встречали. И все до одного рабы.

— Значит, мне повезло!

— Да! — согласился Буккон. — Везение — великое дело. Сам я к господину попал… Скажу тебе, живодер! Рабы у него ходили полосатыми, как тигры. И мне не меньше, чем другим, доставалось. Но боги не дали ему долгой жизни, молитв наших наслушавшись. А госпожа нас всех на волю отпустила, да будут к ней милостивы подземные владыки. Доссен, — он ткнул пальцем в спящего, — семь лет лямку тянул. Из нашей братии один Папп свободнорожденный. Умер вчера наш Папп…

Он глубоко вздохнул.

— Странные у вас имена, — сказал Андриск. — Я еще таких не слыхивал.

— Сразу новичка видно! — заговорил Макк. — Эти имена вся Италия знает. Когда возвратишься в свои Кумы, скажи, что познакомился с Макком и Букконом…

— И с Доссеном! — вставил проснувшийся, смешно тряся головой. — Ибо Макк и Буккон обжоры и бродяги, а я человек мудрый и ученый.

— Какой ученый! — иронически протянул Буккон. — Ученый, тот книги читает. А ты и днем дрыхнешь, будто ночи мало.

— Да ведь я не зря сплю, как вы. Я сны вижу.

— Ну и что тебе привиделось? — спросил Буккон, подмигивая Макку.

— А то, что…

Обернувшись, Доссен притянул к себе мешок, вытащил из него матерчатую маску и показал ее Андриску со словами:

— Сначала умер он.

На Андриска смотрел старикан с длинным красным носом и широко открытым ртом.

— А потом ты и ты, — продолжал он, поочередно показав на Буккона и Макка пальцами.

— А ты остался жив? — протянул Макк.

— Как тебе сказать. И не жив, и не мертв. Между живыми и мертвыми где-то посредине. Туда и сюда сную на лодке.

— Понял! — сказал Буккон. — Ты стал Хароном. Но маски Харона у нас нет.

— Как же нет?

Доссен полез в свой мешок, вытащил оттуда другую маску и, выставив ее перед собой, просунул в отверстие рта палец.

— Язык мы приклеим, уши удлиним, щеки подбелим.

— Пойдет! — согласился Макк.

Доссен положил маску на землю.

— Я догадался, — сказал Андриск. — Вы актеры. А Буккон, Доссен и Макк — имена ваших масок.

— Молодец! — похвалил юношу Доссен. — Но остался наш Папп.

Он достал маску Паппа и, протянув ее перед собой, сказал:

— Умирают актеры, а маски живут.

— Да, Доссен, еще как живут! — прошамкал Андриск по-стариковски.

Доссен опустил маску.

— Я слышал голос Паппа! — воскликнул он.

— И впрямь похоже, — подхватил Буккон, — точно душа бродяги Паппа вселилась в Андриска. Но все же продолжай свой рассказ, Доссен.

— Так вот. Сели вы в лодку. Везу вас по Стиксу. Обычно мертвецы молчат, а на вас говорун нашел. Болтаете, словно и не умирали. Едва до другого берега догреб. Ну, пора вам выходить и расплачиваться. А ты, Папп, — обратился он к Андриску, — жадюга, асса не отдаешь, будто проглотил, болтаючи. Ты же, Буккон, и того хлеще отмочил: дал мне, Харону, фальшивую монету.