Шапка - Владимир Войнович

Не дождавшись приглашения, Ефим сам придвинул стул, сел,поставил портфель на колени и, почти овладев собой, умильно посмотрел на АндреяАндреевича:

- Значит, вы теперь у нас будете директором?

- Не буду, а есть,- поправил Андрей Андреевич, и это былипервые слова, которые от него услышал Ефим.

- Ну да, да, да,- закивал Ефим торопливо.- Конечно, небудете, а есть, это я неправильно выразился. Вы к нам, вероятно, из торговойсети пришли?

Андрей Андреевич посмотрел на Ефима внимательно, помолчал,разглядывая, а потом сказал просто:

- Нет, я из органов.

На этот ответ внутренние органы Ефима отреагировалирефлекторным похолоданием и некоторым опусканием в низ живота. Нет, он неиспугался (бояться не было причины), но неестественно дернулся и сначалаопустил, а затем поднял голову. Он устремил свой взгляд на директора, давая емупонять, что ему нечего, совершенно нечего скрывать от органов, он перед нимикак стеклышко чист. Но, встретившись с тяжелым взглядом директора, смутился,потупился, взгляда не выдержал. И тем самым выдал себя с головой. Ктосовершенно чист, тому незачем прятать глаза.

- Из органов! - повторил он, пытаясь взбодрить самого себя.-Очень приятно! - Всей своей фигурой и лицом он изображал почтение к прежнейдеятельности директора, но глаза его предательски бегали.- Значит, вас прислалисюда на укрепление?

- Да,- разжал губы Андрей Андреевич,- на укрепление. А вамчто угодно?

Смущаясь, робея, уже и не пытаясь поднять глаза, Ефимторопливо стал объяснять, что он слышал, что в Литфонде можно сшить шапку,причем нужна хорошая шапка, потому что он часто бывает в экспедициях весьмаважного государственного и научного назначения, где он изучает жизнь нашихмужественных современников.

Андрей Андреевич выслушал Ефима и спросил, член ли он Союзаписателей. Ефим объяснил, что уже восемнадцать лет член, что билет ему в своевремя вручил лично Константин Федин, что он, Рахлин, ветеран войны, имеетправительственные награды, написал одиннадцать книг и активно участвует вкомиссии по приключенческой литературе. И выложил на стол заявление. Директорпроскользил глазами по тексту, открыл ящик стола и долго в него смотрел, шевелягубами. Затем ящик с грохотом был задвинут, а на заявлении Ефима краснымкарандашом изображена наискосок длинная резолюция. Ефим схватил заявление,вскочил на ноги, похлопал по карманам, достал очки, нацепил их и прочитал:"Принять заказ на головной убор из меха "Кот домашний среднейпушистости".

- Кот домашний,- повторил Ефим неуверенно.- Это что такое"кот домашний?"

- Вы что, никогда кошек не видели? - наконец директор,кажется, удивился.

- Нет, почему же,- возразил Ефим.- Кошек я, в общем, видел,у моего соседа кошка недавно пропала. Но, чтобы из кошек шили шапки, этого я,признаться, не знал. А, извините за некомпетентность, кошка считается лучшекролика или хуже?

- Я думаю, хуже,- предположил директор лениво.- Кроликовразводить надо, а кошки сами растут.

Он замолчал и устремил взгляд в пространство, ожидая, когдапосетитель выйдет.

Посетитель, однако, не уходил. Он стоял потрясенный. Онпришел бороться за шапку лучше кролика, а ему предлагают хуже кролика. Теперьему надо бороться даже за кролика, хотя даже кролик его никак устроить неможет.

- Но позвольте...- начал Ефим, сильно волнуясь.- Я,собственно, не совсем понимаю. Если кошка хуже, чем кролик, то почему же мне изкошки? Я все-таки ветеран. Имею боевые награды. Восемнадцать лет в Союзеписателей. Написал одиннадцать книг.

- Очень хорошо, что написали, - сказал директор и замолчал.

- Но вот вчера у нас был Константин Баранов. Он тоже членСоюза писателей, но написал только одну книгу, а я одиннадцать. Но вы даже емуподписали из кролика. Почему же Баранову из кролика, а мне из кота?

- Я не знаю, кто такой Баранов и что я ему подписал. У меняесть три списка писателей, а вас ни в одном из них нет. А для идущих вне спискау меня остались только кошки. Ничего больше предложить не могу.

Ефим пытался бороться. Пытался убедить директора, что всписках его фамилия отсутствует по недоразумению, продолжал напирать на стаж,на количество изданных книг, на свое боевое прошлое, но Андрей Андреевич сложилруки на груди и просто ждал, когда посетитель выговорится и уйдет.

Видя его непрошибаемость, Ефим сделал еще более жалкое лицо,отказался взять заявление и, бормоча ничего не значащие слова, что будетжаловаться, пошел было к дверям, но, взявшись за ручку, кое-что вспомнил исообразил, что допустил большую оплошность, которую надо немедля исправить.

Он повернулся и пошел назад, к директорскому столу, на ходуменяя выражение с жалкого на доброе и даже великодушное, но печать жалкости всеже никуда не сошла и держалась на лице Ефима, когда он вынимал из портфеля иклал на стол перед директором экземпляр "Лавины" в ледериновомпереплете.

- Совсем забыл,- сказал он, улыбаясь и кивая головой, словнокланяясь.- Это вам.

- Что это? - Андрей Андреевич, слегка отстранившись, смотрелна книгу отчужденно и с недоумением, как будто на никогда не виданный преждепредмет.

- Это вам,- еще активней заулыбался Ефим, пододвигая книгу кдиректору.- Это моя книга.

- Это не надо,- сказал директор и осторожно отодвинул книгудвумя руками, как предмет тяжелый, а может быть, даже и взрывоопасный.- У меняесть свои книги.

- Нет, вы меня не так поняли,- стал объяснять Ефим словноребенку.Дело в том, что это не какая-то книга, это моя книга, это я ее написал.

- Я понимаю, но не надо, - сказал директор.

- Но как же, как же,- разволновался Ефим.- Это знакискреннего уважения и расположения. Тем более я вам все равно подписал, так чтоэтот экземпляр в любом случае уже как бы испорчен.

- Мне,- продолжал упираться директор,- не нужны чужие вещи,ни хорошие, ни испорченные.

- Но это же вовсе даже не вещь! - закричал уже почти чтоистерически Рахлин.- Это книга, это духовная ценность. И тем более если савтографом автора. От этого никто не отказывается. Я даже министру одномуподарил...

- Меня не интересует, что вы кому дарили,- повысил голосдиректор. Он встал и, перегнувшись через стол, сунул книгу в раскрытый портфельЕфима.Заберите это и не мешайте работать.

Униженный, оскорбленный, оплеванный Ефим вышел из кабинета.

- Ну как дела? - спросила его Серафима Борисовна.

- Очень хорошо,- жалко улыбаясь, ответил Ефим и вышел наулицу.

Похолодало. Сыпал редкий сухой снег, Ефим шел походкойстарого больного человека, перегибаясь под тяжестью портфеля, набитого егособственными никому не нужными книгами о хороших людях.