#бабодурское - Ляля Брынза

— Слушай. А посчитай мне мой склад, а. Я ж буду полдня мучаться, — подлизывалась я. Экспортный склад находился в моем подчинении, и мне было жутко лениво вбивать все эти цифири в эту дурацкую систему, чтобы потом все пересчитывать вручную.

— Ларис, ну я ж тебе поясняю, тут нужно просто формулу запомнить… — начинала она, но увидев мое вытянувшееся лицо, махала рукой и быстро калякала какие-то столбики значков на обрывке бумажки. Пять минут — и результат готов. Мне оставалось лишь распечатать красивую докладную и поставить свою подпись.

— У нас тут такое безобразие, беспорядок. Бренд-менеджеры тупые, финансисты — тупые, бухгалтерия — тупая. Все тупые! Пидарасы, а не работники. — Дамла была весьма несдержана на язык.

Однажды мы поехали с ней к новому перевозчику. Мне нужно было договориться об отгрузке в Румынию, ей заключить договорчик по местным поставкам. Чёрт! Да я никогда в жизни не видела ТАКОГО переговорщика! За полчаса она нагнула, вывернула наизнанку, выжала как лимон и доброжелательно растоптала всех, кто там был на этой встрече.

— Как вы с ней работаете? — в ужасе шепнул мне хозяин транспортной конторы.

— Нормально работаем…

Правда, мы с ней очень нормально работали. Она тащила на себе «мой» склад, разгребала мои хвосты, орала на «моих» кладовщиков и строила «моих» грузчиков. За это я ее слушала. Внимательно. Дело в том, что Дамла дико хотела замуж. Замуж ее никто не брал. Лицом Дамла не удалась, фигуркой тоже, характер у нее, как сами понимаете, тоже не ахти… Короче, к тридцати пяти у Дамлы имелось все: карьера, дом, счет в банке, прекрасное будущее…

— Завтра вот мама пригласила знакомых. У них сын разведенный, — делилась со мной Дамла. Матушка Дамлы — суровая дамочка — профессор Босфорского университета, давно и безуспешно пыталась устроить дочкину жизнь.

— Ну как? — спрашивала я Дамлу на следующее утро.

— А… — отмахивалась та. — Пузатый старикашка какой-то. Да и не хочу я замуж. Я женщина свободная, обеспеченная.

Я вздыхала. Опять Дамла не приглянулась потенциальному жениху. Да. Дамла же была девственной. Она призналась в этом, чуть краснея. Не оттого, что она стеснялась своей поздней девственности, а оттого, что решилась заговорить на такие темы.

— Был у меня один… Ну он вроде захотел, а я чего-то постеснялась. Ну и… Дурра, да? — спрашивала она меня. Моя русскость априори считалась за сексуальную осведомленность.

— Отчего ж дура? Но, может, и дура. Ребеночка бы хоть родила.

— Родила… Куда родила-то? А то ты не знаешь, что у нас одиночка с ребенком… Меня мать убьет. А что соседи скажут? Да и работу наверняка потеряю. Ребеночка!!! — Дамла злилась, вскакивала, шла на склад и там выплескивала свое либидо на вилочный погрузчик.

А потом к нам из Германии прислали нового начальника отдела развития бизнеса. Красномордый дойч, типичный до смешного, до омерзения пункутальный и двинутый на работе. Вот на почве общей бизнес-двинутости они и сошлись. То, се. Дамла стала реже забегать ко мне, зато частенько околачивалась на пятом этаже в кабинете с табличкой: «Ханц Ирмлер. Начальник отдела развития бизнеса».

Сплетни попозли через месяца три. Дамлу у нас не любили. Поэтому сплетничали тщательно, с большой фантазией и некрасивыми деталями. А деталей, я вам скажу, набралось прилично. Ну и когда однажды после окончания рабочего дня, когда все, включая уборщиц, уже разъехались по домам, главный технолог зашел в переговорную, чтобы забрать забытый диск с презентацией… тогда разразился скандал. Дамла в характерной позе сидела на пафосном дубовом столе, а Ханс в характерной позе знакомил ее с основами отношений между М унд Ж. Такая вот банальщина!

Дамлу вежливо поперли вон. Даже выдали положенное выходное пособие в размере пяти окладов. На четыре она купила новый БМВ, а на пятый пошла по магазинам за шмотьем, прихватив меня с собой.

— Такая вот пидарасская история. Как и вся моя жизнь. Послала резюме в Пфайзер. Завтра на собеседование.

— А Ханс чего говорит? — поинтересовалась я.

— А чего ему говорить. У него жена в Дюссельдорфе. Детей двое. Да и не нравится он мне.

— Дура ты, Дамла, — вздохнула я. — Как есть дура. Хоть не беременная?

— Хуй тебе, а не беременная! — заржала она, обнажая розовую десну. — Хотя, может, и зря.

На Пфайзер ее не взяли. Доброжелатель из «наших» доложил знакомцу из Пфайзера о случившемся казусе, и сплетня поползла по отраслевым конторкам, обрастая враньем. Через полгода Дамла устроилась на крупную фирму, но уже не в нашей отрасли. Еще через полгода подсидела тамошнего логистического босса.

А потом я уехала.

Она как-то позвонила мне. Сказала, что работой довольна, хотя все кругом пидары и ничего не умеют. Сказала, что мама ее уехала в Штаты не то на ПМЖ, не то еще что. Потом замялась… сказала, что живет не одна. Я, если честно, заволновалась. Решила, что дура вляпалась опять в какую-нибудь фигню. Нет. Оказалось, она оформила опеку над трехлетней девочкой и та ее зовет мамой. (Здесь все должны рыдать, хотя это правда.)

Бесправная женщина востока номер три

Найлан — это нечто. Это, я вам скажу, что-то с чем-то! Это то, что донести словами нельзя, и то, во что почти не верится. Найлан — высокая, подтянутая, аккуратная, спокойная, уверенная, умная, тактичная, доброжелательная. Аристократка.

Не принцесса на горошине, не маисовая королева, не сбоку припека, и не «ах, мы голубых кровей». Девичья фамилия Найлан в Истанбуле — это как Шереметьевы в Москве. Кто не знает прадеда Найлан — тот гяур, типа меня, и точка. Кто не знает деда Найлан — тот тоже гяур. И главное, что сама Найлан это свое османское голубокровие несет спокойно, не выкаблучиваясь, не задирая маленький носик. Отец Найлан — бывший посол одной из европейских стран — сед, строг, капризен и курит сигары, которые ему шлют из Аргентины его аргентинские друзья — владельцы заводов, газет, параходов. Мать Найлан родом из Измирских помещиков — статная старуха с тихим голосом. Но когда она поет, аккомпанируя себе на стейнвее, голос становится глубоким, густым, звучным. Картавое «р» идет ей необычайно, и она сокрушается, что дочь так и не удосужилась выучить французский и ей не с кем поболтать дома. «Вся эта мода на америку, — „америка“ звучит с парижским прононсом — до добра не доведет. Зачем? Ну зачем все эти проамериканские настроения у нашей молодежи. Это так… так вульгарно».

Не знаю что там «вульгарно», но Найлан с ее бостонским БА и техасским МБА ведет себя так, что все рядом с ней выглядит как слободской трактир с лубками на стенах. Сотрудники женского и мужеского пола это чувствуют, поэтому избегают долгих бесед с «нашей королевочкой», чтобы не попасть лишний раз в положение ниже плинтуса.

Нет. Найлан не высокомерна. Найлан не снисходительна. Найлан не где-то сверху в эмпиреях. Она тут, рядом. Вся такая простая — простая, как пара шерстяных носков. Но вот любопытно, обслуживающий персонал — люди, которые четко ощущают свое подчиненное положение и этого не стыдятся, при виде Найлан становятся такими… послушными, что ли. Робкими. Нежными. Чуют нутром хозяйку. Это мы — типа тоже ровня Найлан лезем из кожи вон, чтоб ненароком не согнуть голову в почтительном «как вам будет угодно, ханым эфенди». А обслуге проще. Она и говорит так: «Как вам будет угодно, ханым эфенди». И первый, самый свежий чай, и самый лучший кофе, и самый вкусный пирожок несут не директору, а ей — простой такой манагерше экспортного отдела.