Тайна музейного экспоната - Алексей Биргер

— И какой он, этот ответ? — спросила Поля.

— Отдел Крокодила Гены в основном, насколько мы знаем, специализируется на борьбе с наркотиками. Скорей всего, преступник — наркокурьер, которого нельзя арестовывать, пока он не доведет товара до получателей. «Новый русский» не вызовет у наркокурьера никаких подозрений — даже если будет навязывать наркокурьеру свою компанию, так?

— Так, — кивнула Поля. — Действительно, с этим все ясно. А кто преступник?

— Вот это мне и хочется выяснить. Ну, просто из любопытства. Мы можем почти наверняка сказать, что преступник — кто-то из едущих в нашем вагоне. Давай смотреть. Первое купе — два здоровых лба. Второе купе — сам Сашок. Третье купе — начальник со своим секретарем. Четвертое купе — Самсонов. Пятое купе — Ольга Анджелова с ее мужем. Шестое, седьмое, восьмое купе — мы. Девятое купе — мать с дочерью. Ну, кого бы ты выбрала?

— Здоровых лбов из первого купе, — уверенно сказала Поля. — Они подходят больше всего.

— Я тоже так думаю, — кивнул Витька. — И обрати внимание, они сидят, закрывшись в своем купе и ни на что не реагируя. Только мощный скандальчик, который поднял Сашок, заставил их на секунду высунуться из логова — и ведь сразу же назад спрятались. Если Сашок ведет себя так, чтобы привлечь их внимание и набиться к ним в гости, — тогда все понятно.

— Но если все понятно, то над чем же голову ломать? — недоуменно спросила Поля.

— Да просто хочется убедиться, что мы правы, — сказал Витька. — Никуда не влезая, естественно. Тут такие дела, что нам влезать нельзя, это и ежику очевидно. Но разве тебе самой не интересно узнать наверняка, кто здесь наркокурьер?

— Так мы уже решили, что эти типы из первого купе… — заикнулась Поля.

— Вот это и надо проверить! — возразил Витька. — А если Сашок сам не знает, кто из находящихся в вагоне — наркокурьер? Если ему поручено это выяснить? Тогда мы ему поможем! Но, разумеется, действуя тихо-тихо…

При этих словах — «тихо-тихо» — в дверь их купе раздался тихий стук.

— Да, войдите! — крикнул Витька.

Ребята ждали кого угодно, только не того человека, который вошел. Это был Петр Васильевич Сидоренко, муж Ольги Анджеловой.

— Здравствуйте, ребятки, — робко и как-то растерянно проговорил он.

— Здравствуйте… — ответили хором Витька и Поля. И замолкли, с любопытством ожидая, что будет дальше.

Сидоренко сел на койку и вздохнул.

— Может, и неправильно, что я к вам обращаюсь, — сказал он, — но я подумал, что у вас, ребятишек, глаза острые. Вы всюду снуете, все вам любопытно… Да и не выдадите вы меня. Это у взрослых бывает, что выдают друг друга, а у ребят это как-то не принято… В общем, вот я и подумал… — повторил он и умолк, собираясь с мыслями.

— Кому вас не надо выдавать? — спросил заинтересованный Витька.

— Жене, — вздохнул Петр Васильевич.

— В чем? — не выдержала Поля. — То есть, что вы такого сделали?

Петр Васильевич поглядел на нее, и в его глазах мелькнуло легкое недоумение. Ведь вроде бы эта девочка ушла в ресторан… Неужели так быстро вернулась? Но ему, в его состоянии, было не до того, чтобы думать о постороннем.

— Я съел пирожное, — горестно сообщил он. — Даже два. И, более того, — тут он совсем боязливо оглянулся и понизил голос до шепота: — Перед этим я ел хлеб с салом!

Ребята не выдержали и прыснули.

— Ничего смешного, — обиделся Петр Васильевич. — Жена держит меня на строгой диете, потому что считает, что мужчине моего возраста вредно набирать лишний вес. Если она узнает, что я нарушил диету… — он содрогнулся. — А я не могу не нарушать, мне есть хочется! И даже… — Он задумался на секунду и рубанул решительно, сплеча: — Не есть, а жрать!

Ребята серьезно кивали, изо всех сил стараясь не заржать. Ведь сам Петр Васильевич относился к этой проблеме очень серьезно, почти как к трагедии.

— Так при чем тут мы? — спросил Витька.

— Вот к этому я и подхожу. Вы не замечали, не крутился ли кто-нибудь около нашего купе? Или, может, шум какой слышали? Или… — он с надеждой глядел на ребят. — Ну, хоть что-нибудь. Посторонний в вагоне или там… — Петр Васильевич запнулся, подыскивая нужные слова. — Видите ли, я… Словом, кто-то побывал в нашем купе, пока нас не было. Но я не могу сказать об этом жене без того, чтобы не выдать себя. Тут… — И он торопливо заговорил, не дожидаясь вопросов изумленных ребят: — Я успел съесть на вокзале два пирожных «картошка» и бутерброд с салом, а еще два пирожных и два бутерброда… с ветчиной и с копченой колбасой, — сообщил он с отчаянием и проглотил слюнки, — мне запаковали в отдельный пакетик, и я его спрятал… внутрь гитары! Я еще в гостинице снял струны, сказав, что их все надо будет перетягивать — я иногда так делаю, когда знаю, что могу оказаться возле вокзального буфета или подобной точки без присмотра жены — поэтому мне не составило никакого труда спрятать пакетик в отверстие в корпусе гитары, струны не мешали. Гитара — это единственное место, в которое жена не догадывается заглядывать, чтобы проверить, не… не обжираюсь ли я тайком, — добавил он в виде пояснения, которое посчитал необходимым. — Я надеялся тихо попировать вечером, когда жена выйдет из купе. Но тут зашел разговор об этом вечернем концерте и жена велела мне заранее подготовить гитару. Ну, я и поспешил в купе, чуть ее обогнав, — мне ведь еще надо было достать мой тайный запасец и перепрятать куда-то. Я расстегнул чехол — и ахнул… не вслух, конечно, ахнул, а про себя! Струны на гитаре были натянуты, и вполне качественно! Но и это не главное! Вся гитара была в жирных пятнах от раздавленных пирожных — будто кто-то залез рукой внутрь корпуса, нащупал пакетик, попробовал его вытащить и раздавил пирожные в руках! И после этого, зачем-то натянув струны и запаковав гитару назад в чехол, сбежал. Я тут же кинулся к ящику для мусора, ну, к тому, что в конце коридора возле туалета, поднял крышку ящика — и точно! Мои пирожные, все раздавленные и слипшиеся с бутербродами, которые тоже были в оч-чень жалком виде, покоились в этом ящике. Я поспешил назад в купе, протер гитару, еще раз проверил, как она настроена. Жена, конечно, удивилась, что струны на месте — она ведь помнила, как я их снимал, — но мне удалось убедить ее, что я их поставил заново перед самым отъездом. Меня очень взволновала эта история, и у меня язык чесался рассказать обо всем жене и попросить проверить, не пропали ли деньги и ценные вещи, но страх перед нагоняем удерживал меня. Я как бы ненароком заглянул в сумку с деньгами и документами, в чемодан, где лежало еще кое-что ценное. Все было на месте. Но я до сих пор не могу успокоиться. Вот я и подумал… вдруг вы сумеете как-нибудь мне помочь, чтобы у меня от сердца отлегло. Потому что ни к кому… ни к кому взрослому я просто не решусь обратиться! И из страха, что до жены дойдет, и вообще не хочу выставлять себя на посмешище.

— Но ведь все это могло произойти только тогда, когда и вы, и мы были в ресторане, — указал Витька. — Так что видеть мы ничего не могли.