Рабыня моды - Ребекка Кэмпбелл

Я видела — Пенни начинает раздражаться: она продолжала издавать какие-то звуки, сначала просто недовольные восклицания, потом ворчание. Она никак не могла придумать, чем бы запустить в меня. Хозяйка напомнила мне быка, привязанного к одному из огромных мельничных приспособлений, которые описаны в библейском эпосе.

— Кэти, — раздался хитрый голос из того угла офиса, где под потолочным светильником был расположен стол Пенни, — ты уже говорила с Либерти о повторном заказе? Нам нужно сообщить об этом сегодня.

— Нет, не говорила. А разве вы не могли заняться этим, пока я была на складе? — Обычно я не сдерживаю себя в разговорах с Пенни, а сегодня, как уже было сказано, мои мысли витали далеко.

— Нет Кэти, дорогуша, не могла.

Так! Помнится, на уроках английского перед экзаменом повышенного уровня сложности нам рассказывали, что в комедиях периода Реставрации чрезвычайно учтивая речь героев предполагает, что у кого-то из них под одеждой спрятан меч. Это утверждение было верным и в отношении Пенни.

—Леди Фроттагер пришла в подпитии и помочилась на наш диван.

— Что, опять?

— Да, опять.

— Кто-то, — произнесла я, почти бессознательно подражая высокомерному тону Пенни, — должен объяснить этой женщине, что наш диван — это не место общего пользования.

— Ну, как бы там ни было, она была в ужасном состоянии, и мне пришлось утешать ее до приезда такси.

— Она что-нибудь купила?

—Я всучила ей шерстяную шаль, не думаю, что стоит говорить об этом. Потом пришел этот ужасный грубиян Кайпер.

— Опять требовал больше платить за аренду?

— Без… базуки его просто не остановить.

Южноафриканец Кайпер осваивал навыки выживания в обществе под пытками апартеида (вполне возможно, так оно и было), и он действительно вел себя как скотина. Принадлежащая ему компания «Кайпер и Фуртц» приобрела право собственности на наш магазин и еще три помещения рядом с нами. Одно из них было заброшенным и считалось неудачным с тех пор, как в нем открывались и прогорали один за другим магазины по продаже шикарных бюстгальтеров, туристического оборудования, камер и — это неизбежный итог — свечей.

Первое, что сделали «Кайпер и Фуртц», — предложили занять пустующую секцию абсолютно никчемному английскому дизайнеру — Аните Цитер, которой как раз был нужен магазин для розничных продаж. Никчемной, потому что, хоть она и была любимицей прессы и высшего общества, Аните ни разу не удавалось создать коллекцию, которая вызывала бы интерес. Поэтому каждые два года она разорялась и оставалась должна поставщикам десятки тысяч фунтов. В тот день, когда она подписала договор аренды, к нам пришел Кайпер. Он заявил, что Анита платит ему за аренду в три раза больше, чем мы. Так и было написано в бумагах, черным по белому. Поскольку подходил срок пересмотра договора аренды, это грозило нам серьезными проблемами. Кайпер кричал о рыночных ценах, его круглая голова и толстая шея краснели — так разгорячала его жадность, — ас выставленным вперед толстым пальцем он напоминал школьного хулигана, протыкающего воздушные шары. Мы были не в состоянии заплатить ему такие деньги, не сомневаюсь, этого не могла и Анита Цитер.

На следующий день мы узнали правду. Одна из девушек Аниты была давней подружкой-сплетницей Нестер, нашей гордячки управляющей. Как-то за чашечкой кофе они придумали довольно подлый план. Огромная сумма существовала только на бумаге. Магазин Аниты Цитер на два года освобождался от арендной платы. Предполагалось, что после этого она будет пересмотрена в сторону более реалистичной цифры или Анита, как обычно, просто куда-нибудь исчезнет. А фальшивый договор с ней явился великолепным инструментом, чтобы заставить нас повиноваться.

Пенни, будучи «крепким орешком», заняла неприступную позицию, и Кайпер становился все более и более агрессивным. Он угрожал нам юридическим и физическим преследованием и сыпал проклятиями на африкаанс.

(Извините за эти скучные технические подробности о договорах, недвижимости и всем прочем, но, как вы поймете позже, они имеют непосредственное отношение к моему рассказу. Отнеситесь к ним как к промежуткам между ариями в опере, когда герои говорят что- то, по-моему, это называется речитатив. Во время первого свидания с Людо мы слушали «Женитьбу Фигаро». Я прочитала тогда программку, которая показалась мне бесконечной. Слишком много было нот в той опере.)

Итак, вернемся к Пенни и ее настроению.

— Извините, что меня не было, чтобы помочь. — Примирительный тон — неплохая идея. — Я позвоню Либерти прямо сейчас.

— Не нужно извиняться, я ведь все- таки на треть американка, — сказала Пенни, как будто ее слова могли что- то объяснить.

Возникла небольшая пауза, во время которой я производила подсчеты.

— Неужели можно быть кем-то на треть? Разве не нужно делить пополам, на четыре, на восемь и так далее?

— Конечно, можно. Моя мать американка, и у нее было трое детей. А все знают, что национальность передается по материнской линии.

— По-моему, так говорят о евреях?

— Видишь ли, на две седьмых я еще и еврейка.

Так прошел день.

Перед поездкой в Париж приходилось вставать рано, поэтому я не возражала, если у меня выдавался пустой вечер и ничего не было запланировано: ни ужина, ни презентации, ни званого вечера, ни пьянки, ни похода в клуб — вообще ничего. Людо любит дни, когда мне нечем заняться: он то и дело отпускает глупые замечания и ни с того ни с сего бросается обнимать меня, находит способ уткнуться носом в шею и в итоге тащит меня в спальню, если только я не препятствую этому очень сильно. Да уж, Людо настолько хорош дома, что я не могу пожелать лучшего. Вот только он не может достойно выглядеть в обществе — в моем мире.

Но я планировала совершить отвратительный, безумный поступок вовсе не потому, что Людо не вписывался в мой мир. Вы, наверное, удивлены и недоумеваете: в чем тогда может быть причина? Рядом со мной мужчина, не идеальный, конечно, но вполне неплохой. Может быть, даже очень хороший: добрый, красивый и почти что состоятельный. И все же я встаю на путь, который может привести меня к катастрофе. Знаю — вы в отчаянии от моего поведения. Лучше я попробую все объяснить.

Проблема в том, что происходит в душах людей, в том, как соединяются различные их части. Я говорю о различных чертах личности. Если вы попытаетесь избавиться от какой-то одной плохой черты, скажем, чрезмерного эгоизма Пенни, то поймете, что оно скреплено с чем-то другим, и, приложив усилия, обнаружите другое качество, возможно, хорошее, от которого вы не захотите избавляться, как, например, в случае с Пенни — это может быть ее кураж. В людях столько всего намешано, что нам остается только принять их такими, как они есть, или прекратить общение. Остается, правда, популярный вариант — улыбаясь в лицо, ловко вонзить кинжал в спину между лопаток.

Так что теперь вы понимаете, что хорошие качества Людо — все его очарование — были неразрывно связаны с плохими. И одно особенно неприятное качество настойчиво занимало мои мысли, как навозная муха, бьющаяся в стекло. И естественно, это не было неумение Людо адаптироваться в обществе. И не его неопрятность. И не одержимость вопросами, которые больше никого не интересовали: бедственным положением белохвостых орланов или правами оленеводов, кочующих по просторам Финляндии. И не задумчиво-мрачный вид, который он принимал при моей малейшей оплошности, путала ли я коробки от дисков или неправильно — не в алфавитном порядке — ставила их на полку. И даже не то, как он иногда вылизывал тарелку, перед тем как поставить ее в посудомоечную машину. И не его привычка чесать между ног, когда он нервничал. Правда, в этом случае мы уже подходим ближе к проблеме.