Лоцман. Сокровище государя - Андрей Посняков

Все эти запреты, однако же, постоянно и повсеместно нарушались, на что местные власти, заинтересованные в привлечении товаров и капиталов, смотрели сквозь пальцы, лишь иногда – с подачи вышестоящего начальства – позволяя себе какие-то недружелюбные акции.

Зимой два этих пути – через Новгородок и Дерпт – становились короче примерно на четыре мили – за счет замерзших ручьев и болот. Еще один путь проходил по Двине-Даугаве, и – пожалуй, самый известный и людный – через маленький горок Валмиеру. Проехавший по сему пути дьяк Меркурий Крылов в докладе псковскому воеводе Ивану Хилкову дал чрезвычайно подробное описание сего пути и четко высчитал его протяженность – двести семьдесят верст.

За каждую груженую повозку, следующую, скажем, из Риги в Псков, купцам следовало платить по два талера, а ежели ехать через Дерпт – то четыре талера или даже все пять! Два талера, к примеру, стоил очень хороший стул работы венских мастеров, хорошая же кровать ценилась в десять раз больше. Так что, если кроватями мерить, так и недорого выходила пошлина… Правда, в купеческом-то обозе вовсе не одна телега была.

В гулком подвальном коридоре вдруг послышались шаги, загремели, зазвенели ключи. Лязгнув, дверь отворилась с противным скрипом.

– Якоб Меллинг, приказчик? – грубым голосом осведомился тюремный страж. – По-русски ведаешь ли?

– О, да, да, говорю! – оживился узник. – А что такое?

– Экий ты прыткий! – стражник хмыкнул и тряхнул связкой ключей. – У нас говорят – любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Много будешь знать – скоро состаришься.

– О, господин! Я просто спросил.

– Спросил он… В обчем, так! Собирайся, велено тебя в общую камору, – хмыкнув, распорядился тюремщик. – Видать, не сильно ты купцу башку проломил. Ничо! Дьяк решит, как с тобой быти.

– А когда? Когда решит-то?

– Откуда я знаю, когда? Того не ведаю.

Выходя из темницы, Бутурлин спрятал улыбку. Все пока шло по плану. Драку в кабаке у немецкого подворья Никита Петрович устроил хорошую, запоминающуюся. Сильно никого не бил, не калечил, кастет или там кинжал не вытаскивал – все на кулачках. Поскользнулся, якобы невзначай, да опрокинул пиво на торговца из Нарвы – тот не стерпел, вскочил – орясина та еще! – да хотел было засандалить обидчику в ухо! Размахнулся уже, да только сотник оказался проворнее, уклонился да треснул немца в скулу, так, что бедолага долго мотал башкой. Помотал, очухался да с рычаньем выхватил нож… Пришлось угостить оглоедушку ухватистым деревянным блюдом! Уж что под руку попалось – супротив ножа-то.

Сидевшие за столом купцы, конечно же, вступились за своего сотоварища, однако и Бутурлин без защиты не остался. Одетый в скромный коричневый камзол и короткие широкие штаны безо всяких украшений, он вызвал к себе симпатии таких же вот приказчиков и слуг, те скромненько пили в дальнем углу, глаза посетителям не мозоля. Услыхав же крик: «Наших бьют!», приказчики тут же вскочили и, недолго думая, бросились в драку. Видать, не особо-то они того нарвского купца жаловали…

Кто-то из кабацкой теребени вызвал городовых стрельцов, те и прекратили драку, выпалив из пищали в потолок. Из одной выпалили, две другие направили стволами на драчунов. Еще и бердыши этак грозно сверкнули… и сабельки. Ну, что тут скажешь? Пришлось руки за спину заложить да топать в узилище, где и томиться в ожидании справедливого приговора.

Судить буянов должен был не воевода, а представлявшее интересы местной власти лицо, какой-нибудь мелкий чиновник – дьяк или подьячий. Видано ли дело – самому воеводе такой мелочевкой заниматься! Решение сей дьяк-подьячий должен принять такое, какое надобно – сам Ордин-Нащокин взялся за этим делом приглядывать.

– Гутен морген! – войдя в общую камеру, Никита Петрович весело подмигнул вчерашним своим знакомцам – приказчикам да подмастерьям. – Утро доброе.

Один из них – круглолицый малый, с небольшими оттопыренными ушами и светло-рыжею шевелюрой – при виде Бутурлина хмыкнул и помотал головой:

– Для кого-то, может, и доброе, а для нас – как сказать.

Усевшись рядом, на солому, лоцман развел руками:

– Ну уж… что уж теперь…

– Да мы на тебя не в обиде, – подал голос еще один узник, сидевший напротив, в углу. – Просто стражников вовремя не заметили, вот и…

– Ой, ребята! – лопоухий неожиданно улыбнулся, улыбка у него оказалась неожиданно хорошая, светлая, без единой щербатинки! Повезло человеку с зубами, что уж тут говорить.

– Ой, ребята! А все-таки здорово мы вчера намяли бока тому нарвскому черту! Он давно выпрашивал, хмырь косорылый.

– Да, славная вышла драка, – тут же поддержал еще кто-то.

Кто-то из узников усмехнулся, кто-то хохотнул, кто-то, с азартом вспоминая побоище, хлопнул себя по ляжкам… И тут началось!

– А как Михаэль его – оп-па!

– А тут те подскочили… А я их – скамейкой, ага!

– А я ему…

– А он мне…

– …ка-ак звезданет в ухо! Да еще и табуретку схватил… Идет, глазищи бешеные! Ну, думаю, все! Хорошо, Эрих с Михаэлем подскочили… Да и этот…

– Тебя как зовут-то, парень? – наконец, осведомился ушастый. Лет тридцати, плотный, высокий, жилистый, он, по-видимому, обладал недюжинной силой и, похоже, был тут за главного. По крайней мере, все обращались к нему уважительно.

– Якоб, – с самой добродушной улыбкой, Бутурлин протянул руку. – Якоб Меллинг. Приказчик из Ниена.

– Из Ниена?!

– Жил там такой купец, гере Ингвар Коотц. Так вот, я у него служил… Ну, пока… Да вы знаете.

Шведский город Ниен недавно захватили и сожгли русские войска под командованием воеводы Потемкина, и Никита Петрович имел к этому важному событию самое непосредственное отношение, о чем сейчас, конечно же, распространяться не стал. Да и не было нынче никакого служилого человека Бутурлина, а был некий Якоб Меллинг, бывший приказчик, а ныне – не пойми кто.

– Да уж, Ниен-то твой сожгли, слыхали, – вытянув руку, лопоухий сочувственно похлопал лоцмана по плечу. – Я так понимаю, нынче ты просто бродяга.

– Выходит, что так, – опустив голову, тяжко вздохнул «Якоб Меллинг».

– А я – Михаэль Киске, старший приказчик рижского купца герра Ханса Горна.

– Ого! Такая должность! Очень рад знакомству, герр Киске!

– Ты, Якоб, можешь звать меня просто – Михаэль, – старший приказчик повернулся к остальным узникам. – А это вот все наши, приказчики. Тот вон, в углу, в берете – Эрих, рядом – тощий – Хельмут, и вон, у окна – молодой Ханс. Самый наш младшенький.

Сидевший под самый оконцем мальчишка лет пятнадцати хохотнул, приподнялся и отвесил шутливый полупоклон. Смешливый…

– Ну, что сказать, Якоб… – покусав толстые губы, Михаэль пристально заглянул Никите в глаза. Вернее, попытался заглянуть – все ж темновато было, располагавшееся под самым потолком оконце, забранное ржавой решеткой, все же пропускало не так много свете, как хотелось бы.