Величие мастера - Михаил Михайлов

– Политрук на границе остался? – поинтересовался Речкин.

– Да, утром сменю его, – кивнул Круглов, обтирая кисти рук полотенцем, что висело возле рукомойника на обычном гвозде. – Потом смены на троих разобьем. Всяко легче будет…

Часы на стене мерно тикали, напоминая пограничникам о скором приближении ночи и, что гораздо хуже, неминуемом наступлении очередного утра. Но по случаю возвращения Алексея решили все же немного посидеть…

На столе возникла знакомая Речкину бутылка «Cтоличной», которую Круглов прятал для случая от глаз бойцов и начальства в одежном шкафу, в ящике из-под посылки. Аркадий Ваганович выделил из своих запасов банку тушенки и балтийских шпрот. И только Алексей не мог ничего добавить к этому скромному «натюрморту». Но в своей компании это было не постыдно. С каждого по возможности, всем – поровну.

– В любом случае будем надеяться, что здесь, на севере, обойдется… – развивал наболевшую тему Круглов, морщась после первой стопки.

Речкин, подцепив вилкой златопузую шпротину, задумчиво глядел в окно.

– Будем, конечно… – Закусив, он отложил столовый прибор в сторону и добавил на выдохе, по-философски задумчиво: – Я думаю, что финны второй раз побоятся к нам сунуться…

– Если только отыграться не задумают! – горько усмехнулся старшина, разливая еще по одной. – Теперь-то поддержку почувствовали, могут и осмелеть!

– Не нагнетай, Ваганович! – отмахнулся Круглов. – И так от собственных мыслей дурно, ты еще масла в огонь подливаешь…

– Давайте, чтоб обошлось! – поднял Алексей стопку, не отрывая локтя от стола.

– И за победу, – добавил Круглов. – Как бы там ни было, за нашу победу!

Выпили. Закусили.

– А если, конечно, черти эти полезут, то худо нам придется… – наморщил лоб начзаставы. – Как всегда на сборах говорили? Наш участок наиболее удароопасен! Титовский укрепрайон… Тут тебе и с воды могут зайти, и с суши…

– Да, финны, финны… – перекатывая пустую стопку по столу, размышлял Речкин. – Могут ведь и попереть, да и Норвегия под немцами теперь… Совсем близко.

– Да уж… – протянул Круглов, взглянув на большую топографическую карту, что висела на стене. – Хорошо хоть пехота подтягивается… Поспокойнее будет…

– На границе-то ничего не поменялось? Я про обстановку у соседей наших любезных, – поинтересовался Алексей.

– Да черт пойми! То вроде моторы гудят, стучат чего-то, долбят, кричат, то молчат часами. – Круглов расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки. – А так не видать ничего…

Старшина поднялся с табурета и не спеша, переваливаясь с ноги на ногу, подошел к карте.

– Худо будет, если попрут! – окинув карту сосредоточенным взором, заключил Ваганович. – Попрут на нас – сметут к чертям враз! Но по нашим местам сложно в линию наступать!

– И что? – нахмурился Круглов.

– А то, что вклинятся они в наши ряды колоннами! – обернулся старшина с лицом, преисполненным обреченности. – Местами пройдут, даже не встретят никого! И с того самого момента мы все в мешке!

– Да что ты там выдумал? – с сомнением усмехнулся Круглов. – В каком мешке?

– В самом что ни на есть мешке. – Старшина повернулся обратно к карте и стал водить по ней короткими, толстыми пальцами, сплошь покрытыми черными волосами. – Обойдут нас со всех сторон, и шабаш! Вверх не взлетишь, в землю не зароешься, вот и будем метаться по сопкам в поисках горловины этого самого мешка! А немцы-то тоже не дураки! Затянут его потуже и будут нас бить в этом самом мешке!

– Хорош нагнетать, – нахмурился Речкин. – Ваганыч, руку не меняем, наполни! Спать идти надо!

– Да, Леша, твоя правда! Еще по одной, да спать! – протяжно зевнул начзаставы, так что в глазах его проступили слезы. – А что страхи-то наводить! Мы тоже не лыком шиты! Пусть еще попробуют к нам сунуться!

Речкин улыбнулся. Опьяненный теплом, сытостью и спиртным, он едва уже держался на стуле, веки отяжелели и спешили сомкнуться.

В застывшем полумраке нескончаемого полярного дня, приглушенного плотной завесой дождевых облаков, казалось, замерло и само время. Но вот тихо щелкнули стрелки настенных часов, и все непроизвольно покосились на циферблат. Было уже десять вечера.

– Все! Отбой! – стукнув только что опорожненной стопкой по столу, скомандовал Круглов.

Речкин проснулся рано. Нет, он еще хотел спать и, казалось, готов был провести в царстве Морфея день-другой. Но в голове блуждала какая-то невнятная мысль, выхваченная из сна, которая никак не давала ему заснуть. В теле гуляла странная дрожь, назойливо призывая немедленно встать с кровати. Видимо, сказывалось сильное нервное напряжение, в котором пребывал Речкин последние два дня.

Почему его не разбудили?

Алексей посмотрел на дверь, щеколда на ней была открыта. Речкин покосился на единственные часы в комнате. Стоящие возле кровати на небольшой армейской тумбочке, выкрашенной в привычный глазу темно-серый цвет, часы с будильником хранили молчание. Алексей заводил их в последний вечер на службе, перед отъездом в отпуск. Их белый, с черными арабскими цифрами, циферблат золотился заводской каллиграфической надписью «Ленинград». Именно оттуда год назад их привезла Нина, когда после академического отпуска ездила к себе в педучилище сдавать выпускные экзамены.

Вспомнив про свои наручные часы, Речкин резко поднес их к глазам, успокоившись в ту же секунду. До шести утра стрелкам предстояло отсчитать еще почти полчаса.

Алексей лежал на кровати в галифе и белой нательной рубахе. Постельное белье Нина постирала в день отъезда, и оно лежало на полке в шкафу, вместе с запасным комплектом. Вечером же Речкин не нашел в себе сил даже на заправку кровати. И теперь ему осталось довольствоваться покрывалом и двумя голыми, без наволочек, подушками, которые местами неприятно кололись торчащими из них перьями.

Комната, вязнущая в полумраке и бездвижном томлении, казалась Речкину незнакомой. Он впервые ощущал в ней неимоверное одиночество. Почти год Алексей прожил в этой комнате. Здесь его всегда встречала и провожала Нина, здесь рос их Ванька. Вокруг бурлили вперемешку радость и любовь, дышала изо всех сил, согревая тесные стены, своим отчаянно счастливым дыханием жизнь. И даже сейчас Алексею представлялось, что Нина куда-то вышла с сыном, совсем ненадолго. Ведь так явственно он представлял себе их здесь, все вокруг напоминало о них и даже пахло ими…

Но с давящей на сердце горечью Речкин, конечно же, понимал, что в реальности ни Нины, ни Ваньки поблизости нет. И как скоро он сможет увидеть их, оставалось загадкой. Неделя? Две? Месяц?..

Алексей поднялся с кровати. Засунув руки в карманы галифе, он босиком прошелся из одного угла в другой, скрипя дощатым полом. Почти все здесь было сделано руками Алексея и старшины либо переделано из старой армейской мебели. Большего жизнь в отдаленном гарнизоне, куда даже нет дорог, позволить не могла. Эта комната, с ее скромной обстановкой, незатейливой утварью, бревенчатыми стенами, сильно напоминала Речкину родительский дом. Наверно, поэтому она дарила ему еще большее тепло и душевное спокойствие, чем могла бы на первый взгляд.