Эд и Шут знает кто - Эдуард Вячеславович Поздышев

осмотрел территорию. Однако, обойдя дом, не нашёл ничего указывающего на существование подземной парковки, что меня порядком озадачило, как особенно и то, куда же мог подеваться старый завод. Поскольку на улице было ещё пусто, то не нашлось никого, кто бы мог ответить на возникшие у меня вопросы. И я решил подождать на лавочке у подъезда. Вскоре из него показался парень в спортивной одежде и с велосипедом. Я придержал дверь, чтобы помочь ему выкарабкаться. И у меня вдруг возникла идея подняться на последний этаж.

* * *

Выйдя из лифта, я сразу обратил внимание, что у одной из квартир была приоткрыта дверь. Но главное, что поразило – дверь оказалась точь в точь такой же, как в каморке деда. И осторожно приблизившись, я не удержался и нажал на кнопку звонка. Звонок не работал, и я осмелился постучаться.

– Да! Войдите! – тотчас же ответили из-за двери.

Я вошёл и оторопел от увиденного.

Глава одиннадцатая

Вместо квартиры, значит, там была лишь одна комната, чуток разве поболе соседской, только с окнами и со значительно более высоким, чем у деда, потолком. Окна были дюже красивые, витражные, с разноцветными узорчатыми стёклами почти до потолка – как в костёлах католических, что по телику показывают. Камин, значит, нехилый такой, натуральный, с настоящим огнём, а не как в том пентхаусе, где я два дня тому кантовался. У камина пара кресел, похожих на троны, ни больше ни меньше. И всё такое старинное, в средневековом стиле. Готика, блин! А на одном из тронов восседал самый что ни на есть – да шут его знает, и кто – не то кардинал-не кардинал, не то дьявол киношный, ну, типа, который во плоти. Как из кино – и тот и другой, только в одном лице. Короче, всё – как в калейдоскопе, плавало перед глазами и переливалось всякими огоньками. Особенно этот тип. Как в детстве, помню, были у меня календарики переливающиеся. Вот так, как на тех календариках, он словно и переливался. То – типа чуть ли не Ришелье из «Трёх мушкетёров», а то и Воланд из сериала по Булгакову. И, в общем, этот Ришелье-Воланд показательно так повелел мне морщинистой своей дланью – присядь, дескать, в ногах правды нет. Я-то, конечно, и так бы присел, потому как и ног уже под собой не чуял. И было как-то тошнёхонько от этого странного ощущения, будто в открытом космосе, и всё же жутко интересно. Точно чувствуешь себя обкурившимся или опоенным каким-то неведомым зельем. В ушах гудело. И как будто музыка откуда-то доносилась – тоже, как в фильме. То есть словно в одно и то же время видишь себя и зрителем, и персонажем кинофильма. Почти как во сне. И приманивали, конечно, и треск огня, и запахи: горящих дров, каких-то благовоний. И свет отовсюду мерцательный. Однако факелов я там не заметил.

– Зачем пожаловал, сын мой? – спрашивает, значит, это чудо-юдо, облачённое не то в чёрный старинный плащ с капюшоном и красной подкладкой, не то, наоборот, в красную мантию и без капюшона.

И голос такой породистый. И громкий, как из динамиков.

– Не знаю, – робко ответил я.

Мой голос тоже разнёсся по всей комнате.

И Ришелье Воландович, похоже, слегка напрягся, видимо, ожидая совсем иного ответа.

– Ну, – сказал он уже не столь громогласно. – Может быть, ты хочешь продать свою душу?

– Да не собирался, вроде, – ответил я.

– Странно, – озадаченно произнёс он. – Неужели ты не хочешь быть богатым и могущественным? Чтобы было у тебя всё, что пожелаешь. Например, большой роскошный дворец, красивая колесница, сокровища и много прекрасных наложниц.

– Да было у меня всё это, – заговорил я гораздо уверенней. – И толку? Зачем мне наложницы, что я с ними делать-то буду, капризы их исполнять? Что я тебе, джинн из бутылки? Вот если бы ты смог избавить меня от импотенции…

Дьявол Кардиналович заёрзал на своём троне. Он явно оказался в замешательстве. И поначалу всё пытался, как мог, держать понт. Морщился в задумчивости, попеременно почёсывая то выдающийся подбородок, то орлиный нос. Но потом в нетерпении нервно вцепился кистями рук в боковины кресла. И, вероятно, совершенно для него неожиданно распахнулся его плащ и оттуда вывалилось неимоверных размеров рыхлое пузо.

– Э, чувак! – вырвалось у меня. – Как я вижу, у тебя тоже проблемы!

Тут мой собеседник уже не выдержал и заорал, да так, что я чуть не оглох:

– О нет! Я так не могу! Я не могу с ним играть – он роли не знает!

И только тогда я вдруг, ненароком зажмурившись, затем спонтанно задрав голову и почти тотчас открыв глаза, увидел буквально порхающие под потолком осветительные приборы – вот и секрет загадочного мерцания. Я вскочил с кресла и машинально метнулся к приоткрытой двери. Но выскочив, всецело погрузился во мрак.

* * *

Короче, я снова очутился в унылых заводских чертогах. Кое-как добрёл до своей комнатки, включил французскую лампу и растянулся на кровати.

«Странный этот завод, – подумал я. – То он есть, а то – будто бы никогда и не было».

А из-за очередного видения уже даже и не заморачивался – было время привыкнуть.

* * *

Но не успел я хотя бы разок клюнуть носом, как дверь распахнулась, и оттуда показались его величество Папа и два его командора.

– Это ещё что за новости! – сходу завопил Папа. – Что вам здесь – трущобы бомбейские!

Впрочем, было видно, что обращался он не к моей разомлевшей персоне. Я же, как будто что-то поняв из того, что внезапно возникло, сразу припомнил о спрятанной в костюме Жорика кобуре.

– Да не парьтесь вы так! – крикнул я. – И сам уйду.

Протискиваясь между папиными амбалами, я успел шепнуть изобретателю персональных кнопок зажигания:

– Прощай, Жора! Ничего личного.

Жорик лишь недоуменно взглянул на меня.

Когда же, наконец, я вылез и оглянулся, то в ужасе отпрянул. Затылки у Папы вкупе с его корешами были разворочены от выстрелов как минимум из дробовика.

Следом за ними к моим хоромам выстроился целый шлейф из жмуриков. В основном, огнестрелы. Но были и товарищи позанятней. Например, у кого-то отсутствовали разные конечности. Были и с проломленными черепами. Один безглазый. У многих подстреленных оказались отрезанными пальцы на руках.

– Коламбия Пикчерз, – то ли поздоровался, то ли представился некто из висельников.

В отличие от других собратьев по несчастью, у этого сохранилась на шее верёвка. Я захотел потрогать её, но она рассыпалась в