Политическая история брюк - Кристин Бар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одним из революционных нововведений стал отказ от корсета (от корпуса, как говорили в то время). Наконец-то были услышаны увещевания врачей эпохи Просвещения о том, что корсет «портит самок». Следует избегать одежды, которая деформирует тело, причем с самого рождения, если учесть пеленание, против которого выступал Руссо. Речь идет о борьбе с «вымиранием населения» (на самом деле — о снижении рождаемости) и о сокращении детской смертности. Так что не следует приучать девочек с младых ногтей украшать себя, чтобы выглядеть соблазнительно. Широкие одежды более благоприятно влияют на развитие женского тела. Талию можно подчеркивать, но только небольшим ремешком.
В проектах вестиментарной реформы виден интерес прежде всего к мужчинам, их авторы редко вдохновлялись заботой о «прекрасном поле». В женщине они видят прежде всего девушку, будущую жену и мать, используя таким образом скорее профилактически-медицинский, нежели политический подход. Но по крайней мере в двух таких проектах равенство полов подразумевается. Доктор Фауст[13] неоднократно предлагает начать использовать одежду «равноправную, типовую и национальную, без различения полов». Она будет скромной и без перетягивающих завязок. Она будет меняться в зависимости от возраста: в эпоху Просвещения большое значение придают идее о том, что одежду следует адаптировать для детей. Фауст, читавший «Эмиля» Руссо, полагает, что необходимо уважать «священные права природы» и пробуждать гражданскую доблесть одеждой, простой рабочей блузой, «священных цветов родины».
Более радикальным был проект анонимного автора, представленный в Конвенте в ноябре — декабре 1793 года. Он предлагал гражданскую униформу для обоих полов, в которой различались два основных типа одежды: городской (независимо от пола) и военный костюмы. Автор этой утопии обозначает пол и возраст с помощью цветов (небесно-голубой — но не королевский голубой — для мужчин, красный или розовый для женщин, белый для детей, которые будут украшать белой каймой свои мантии вплоть до свадьбы). Проект предполагал зависимость от города: костюм следовало получать во время официальной церемонии на ассамблее коммуны из рук цензора в последний день декады, причем женщины могли рассчитывать на его получение только при условии «разумного и скромного» поведения. Автор этой идеи всерьез убежден, что «женщины, похоже, опасаются, что строгие добродетели республиканизма уменьшат их превосходство». Тут признается гражданственность хотя бы части женщин, которые этого «заслуживают». Ссыльные и преступники должны ходить по улицам выряженными в черный цвет, напоминающий о монархистах.
Есть вероятность, что свой проект костюма для граждан женского пола разработал и Давид, но его следов найти не удается, и это показательный пример асимметричного интереса к данному вопросу в зависимости от пола.
Хотя женщины не получили права носить ни кюлоты, ни брюки, они могут надевать маскулинизированную одежду: в 1790 году национальный суконный редингот с отложным алым воротником, белой или красной каймой, двумя рядами пуговиц из позолоченной меди сочетается с широкими галстуками, мужскими воротниками, фуражками с султаном, шапками стрелков (которые делались по образцу служащих стрелковых полков) или гусаров. В мае-июне 1791 года модно одеваться в стиле наездницы, благодаря чему распространяются одежда и аксессуары с мужской коннотацией. Маскулинизированная одежда, символ освобождения, — это костюм амазонки. Такой костюм ярких цветов вместе с рединготом носила Теруань де Мерикур (1762–1817), которая открыто заявляла, что хочет «выглядеть как мужчина и тем самым избегать унижения быть женщиной». Такая политическая и вестиментарная смелость останется в истории, памяти и воображении Революции, превратив де Мерикур в «любительницу резни» для Бодлера, пионерку феминизма для Леопольда Лакура и таких историков 1900-х годов, как Альфонс Олар. Этот костюм неотделим от оружия, которое привешивалось к его поясу.
Слово «амазонка» неизбежно связано с мощными образами, сохранившимися в веках и на многих континентах, поскольку античный миф был актуализирован в XVI веке конкистадорами. Им вдохновлялись многие литературные традиции — мифологическая, сатирическая, утопическая и связанная с романами-путешествиями. Оно обозначает один из самых серьезных вызовов, брошенных мужской власти, поскольку отсылает к народу женщин-воительниц, однако эта история, как мы помним, заканчивается поражением женщин перед силами природы, поскольку они вынуждены удалить себе одну грудь, чтобы удобнее было стрелять из лука. В XVIII веке инверсия половых ролей служит источником вдохновения для многочисленных пародий. В главе «Фрамасонки. Пародии на деяния амазонок» «Оперы праздника любви и брака» (1754) Антуан Пуансине рассказывает о вторжении прекрасных женщин в замок масонов, где они соблазняют и оковывают цепями всех присутствующих мужчин, заставляя председателя ложи изменить устав: «Чтоб отныне женщины / допускались к нашим мистериям». Образ амазонок связан с очевидным страхом власти женщин, а также со страхом мужчин перед физической любовью (импотенция, совокупление с громадной женщиной); по легенде, они представляют собой смертельную опасность для мужчины, которого легко заменить и роль которого сводят до простого репродуктивного источника.
Амазонки Революции не заходят так далеко, чтобы носить брюки. У их костюмов широкие юбки, узкая талия и тесный лиф, но и эта одежда воспринимается как мужская. Обшитые сутажом лифы напоминают галуны, украшающие военную униформу. Кружевное жабо повторяет элемент мужского костюма, использующийся с XVII века. Этот атрибут хорватских кавалеристов пришел на смену отложному воротнику и стал предвестником галстука. Шляпа (украшенная перьями) — альтернатива традиционному головному убору и предшественница цилиндра — к тому времени уже была символом эмансипации. Начиная с 1770-х годов женская мода предоставляет относительную свободу выбора между несколькими стилями одежды, среди которых есть и мужской, где вышеупомянутые предметы одежды сочетаются с пришедшим из Англии платьем-рединготом.
Мужественный образ примеряли на себя представительницы верховной власти разных государств. Есть конные портреты правительниц, причем на некоторых они сидят по-мужски и в брюках. Подобной маскулинизацией была известна императрица России Екатерина II. Любительница физических упражнений, Мария-Антуанетта на портрете 1783 года работы швейцарского художника Луи-Огюста Брена де Версуа изображена в обтягивающих брюках. На портретах той эпохи королева, принцессы, фаворитки, а также артистки, художницы и писательницы своей позой демонстрируют силу и власть и посвящают себя различным интеллектуальным и физическим занятиям, например охоте. Большую свободу интерпретаций дает мифология, позволяющая преобразить аристократку в прекрасную и сильную Аталанту. Максимальной свободой пользуются артистки, например мадемуазель Рокур, известная своей любовью к женщинам, которая заказывает себе портрет, где она изображена в мужской одежде.
По данным Magazin des modes от 10 июня 1787 года, «сегодня за исключением фраков, которые еще не пришли на смену платьям, и кюлотов, которые пока не сменили юбок, одежда женщин такая же, как и у мужчин, как по крою, так и по цветам», и это подтверждает (хотя и следует помнить о его любви к преувеличениям) Луи-Себастьен Мерсье в своей «Картине Парижа» (1781).