Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф

– Да, это он, – шепчет она и прижимает руки к сердцу. – Это его настоящее лицо.

И, ни слова не говоря, распахивает дверь и ведет их в спальню. Полковник помогает ей постелить двуспальную постель и взбить перину. Наконец-то капитан Леннарт сможет отдохнуть в мягкой постели на белоснежных простынях.

– Он жив? – спрашивает капитанша.

– Пока жив, – отвечает полковник Беренкройц.

– Надежда есть?

– Нет. Тут ничего не сделаешь.

Она замолчала. Потом встрепенулась, будто ее озарила внезапная мысль.

– И все они… все они оплакивают его? Леннарта?

– Да.

– Почему? Что он для них сделал?

– Последнее, что он сделал, – подставил себя под удар Быка Монса, чтобы спасти женщин и детей.

Капитанша опять замолчала.

– А что у него было с физиономией в тот раз? Два месяца назад.

Полковник вздрогнул. Только сейчас до него дошло.

– Йоста его раскрасил! Сказал, что истинная живопись – это когда малюют по-живому.

– Значит, из-за вас, кавалеров, я не пустила домой собственного мужа? И как вы за это ответите?

Беренкройц пожал широкими плечами:

– Много есть чего, за что мне придется отвечать.

– Я думаю, это самый большой ваш грех.

– У меня тоже не было в жизни тяжелее похода, чем сегодняшнее шествие. Но, скажу я тебе, есть еще двое, и они виноваты не меньше нашего.

– Это кто же?

– Один из них – Синтрам. А другой виновник – ты, кузина, собственной персоной.

Капитанша хотела возразить, но поникла головой.

– Это правда, – только и сказала она.

И попросила рассказать, что за пирушку они устроили на постоялом дворе в Брубю.

Он рассказал все, что помнил, а она слушала молча, изредка поглядывая на безжизненное тело мужа.

Спальня постепенно заполнилась плачущими людьми, никто даже и не думал попросить их выйти. И не только в спальне – все двери распахнуты, все комнаты, лестницы, прихожая забиты народом. В доме поместились не все – во дворе тоже стоят группы людей, ошеломленных нелепостью случившегося.

Полковник завершил свой рассказ. Капитанша вдруг повысила голос:

– Если здесь есть кавалеры, прошу уйти. Не хочу их видеть у смертного одра моего мужа.

Полковник, ни слова не говоря, поднимается с места и уходит. За ним пробиваются сквозь толпу Йоста Берлинг и другие. Они сами до слез огорчены последствиями дурацкой шутки.

– Есть ли кто-то, кто видел моего мужа за эти два месяца? Где он жил, что он делал?

И ей рассказывают о капитане Леннарте. Рассказывают жене о ее муже, против которого она ожесточила свое сердце. Они говорят высоким языком псалмов, будто пересказывают библейскую притчу. Впрочем, чему удивляться – эти люди за всю свою жизнь ничего и не читали, кроме Библии. В тесной спальне звучат обороты из Книги Иова, пронзительные в своей простоте и мощи. Они говорят о божьем страннике, посвятившем жизнь служению людям.

Рассказ занял немало времени. Все хотели вставить восторженное слово о бескорыстном страннике, всегда готовом прийти на помощь ближнему. Уже смеркается, а они всё не могли выговориться, один за другим выходили с очередным свидетельством о славных делах великого мужа, чья жестокосердная жена не хотела даже слышать его имени.

Находились такие, кого он поднял со смертного одра. Рассказывали, как одним словом мог он утихомирить разошедшихся кулачных бойцов. Отчаявшимся возвращал надежду, спившихся пробуждал к трезвости. Каждый, кому приходилось трудно, мог послать за капитаном Леннартом, и тот всегда приходил на помощь. И даже если он не мог помочь, у него всегда находились слова утешения и надежды.

Весь вечер в спальне звучали библейские гимны в честь умирающего, а остальные терпеливо ждали во дворе. Они знали, что происходит в доме: пишется житие божьего странника капитана Леннарта.

Тот, кому было что сказать, протискивался вперед и делился с другими.

– И я тоже с ним встречался, – говорил кто-то, и ему тут же освобождали место.

Человек оставлял свидетельство и растворялся в сгущающемся вечернем мраке.

Каждого, кто выходил из дома, засыпали вопросами:

– Что она говорит? Что она говорит, эта суровая жена из Хельесетера?

– Она ничего не говорит. Она сияет, как королева, и улыбается, как невеста. Принесла всю одежду, что она ему соткала, и выложила на стул у кровати.

И вдруг наступило молчание. Люди без слов знали почему – капитан Леннарт умирал.

Но перед смертью он открыл глаза и увидел свой дом, жену, детей и приготовленные для него одежды. Увидел, улыбнулся, захрипел и испустил дух.

Рассказы умолкли. Кто-то тихо запел похоронный псалом, его тут же подхватили сотни голосов. Пели стройно и чисто, старались, потому что понимали – это последний земной привет отлетающей в вечность душе.

Давно это было, очень давно. За много лет до того, как кавалеры хозяйничали в Экебю. Подпасок и девочка-пастушка играли в лесу, собирали морошку и мастерили дудочки из ольховых веток. Оба они родились в лесу, лес был их домом, и наделом их тоже был лес. И жили они в мире и согласии со всей лесной живностью, как живут в мире и согласии хозяева и домашние животные.

Рысь и лису почитали они за собак, куниц – за кошек, зайцев и белок – за домашний скот, филины и тетерева сидели в клетках из еловых ветвей, сами ели и сосны были им верными слугами, а молодые березки гостевали на их пирах. Они знали все норы, куда прятались гадюки от зимних холодов. Не испугались даже извивающегося в прозрачной воде огромного водяного змея, потому что опознали в нем знакомого ужа. Не боялись они ни гадюк, ни дриад, ни водяных змей – что за лес без дриад и гадюк. А лес был их домом. Люди в своем доме ничего не боятся.

Хутор, где жил мальчуган, стоял в лесу. Туда вела полузаросшая лесная тропинка, то поднимающаяся вверх, то круто сбегающая вниз, горы вокруг заслоняли солнце, а совсем рядом дремало и дышало во сне ледяными туманами бездонное болото. Малопривлекательное жилище для обитателей плодородных долин.

Ничего удивительного, что подпасок и пастушка еще в детстве решили пожениться и зарабатывать на жизнь своим трудом – в лесу, разумеется. Они и не представляли жизнь в другом месте.

Но когда они выросли и уже свадьба была не за горами, началась война, и пастушка призвали в армию. Вернулся с войны в целости и сохранности, не был ранен, ему не оторвало, как многим, руку или ногу, однако что-то с ним случилось. Война не прошла для него бесследно, слишком много зла и человеческой жестокости он насмотрелся. И потерял способность видеть добро.