Огненный крест - Диана Гэблдон

мне кто позаботился, однако пока роль Доброго Пастыря уготовили именно мне.

— Как думаете, она не вернетш-ша?

Миссис Бердсли села рядом, кутаясь в шаль, и говорила тихо, словно опасаясь, что нас подслушают.

— Кто, пантера? Нет, вряд ли. Зачем?

Однако я все равно испуганно вздрогнула: Джейми ведь бродил там в темноте один. Хирам, уютно устроившийся у моих ног, протяжно фыркнул.

— Говорят, они охотятша парами.

— Правда? — Я подавила зевок — не от скуки, просто от усталости. — Ну, все равно козы им должно хватить на двоих. Кроме того… — я снова зевнула, хрустнув челюстью, — …лошади нас предупредят.

Гидеон и моя кобыла смирно стояли бок о бок. Их спокойствие утешило миссис Бердсли, которая вдруг обмякла, шумно выпуская воздух из легких.

— Как вы? — спросила я больше из желания поддержать разговор, нежели из искреннего любопытства.

— Рада, что ушла из того места, — коротко ответила она.

Я разделяла ее радость: даже под открытым небом и с пантерой неподалеку было лучше, чем на ферме. Правда, задерживаться здесь все равно не хотелось.

— Знаете кого-нибудь в Браунсвилле?

— Никого. — Она замолчала, запрокидывая голову к звездам, и добавила почти застенчиво: — Я… никогда там не бывала.

Она принялась рассказывать свою историю, сперва робко, потом все решительнее. Бердсли, по сути, купил ее у отца и привез с прочими товарами из Балтимора к себе домой, где она стала настоящей пленницей. Он запрещал ей покидать ферму и показываться на глаза случайным гостям. Когда он уезжал торговать с чероки, она и вовсе оставалась одна, не считая немого слуги.

— И правда, — пробормотала я. За событиями сегодняшнего дня я совсем забыла о Джосайе и его брате. Интересно, она знала обоих или только Кесайю?

— Как давно вы живете в Северной Каролине?

— Два года. Два года, три меш-шяца и пять дней.

Я вспомнила те зарубки на косяке. Давно ли она ведет счет? С самого первого дня? Я потянулась, чтобы размять уставшие мышцы, и потревоженный Хирам недовольно фыркнул.

— Ясно. Кстати, как вас зовут? — Я запоздало сообразила, что не знаю ее имени.

— Френшиш, — сказала она и попробовала снова: — Френ… шиш. — Последний слог со свистом вырывался сквозь сломанные зубы. Она пожала плечами и застенчиво хохотнула. — Мама звала меня Фанни.

— Фанни, — воодушевленно повторила я. — Прекрасное имя. Можно я буду вас так звать?

— Я… была бы рада.

Она перевела дыхание и замолкла — должно быть, смущение не позволяло ей выразить все, что накопилось в душе. После смерти мужа она словно ушла в себя, будто разом иссякли силы, что поддерживали ее раньше.

— Ой, — спохватилась я. — Клэр. Зовите меня Клэр.

— Клэр… Чудешное имя.

— Ну, в нем хотя бы нет свистящих, — не подумав, ляпнула я. — Ой. Простите!..

Фанни отмахнулась. Словно воодушевленная темнотой и чувством близости, возникшим после знакомства, а может, просто из желания излить кому-то душу, она рассказала о матери, которая умерла, когда ей было двенадцать, об отце-краболове и своей жизни в Балтиморе, где она во время отлива бродила по пляжу, собирала устриц с мидиями, наблюдала за рыбацкими лодками и военными судами, идущими мимо Форт-Ховард вверх по Патапско.

— Там было… шпокойно, — грустно добавила Фанни. — Только вода и небо, и больше ничего.

Она снова запрокинула голову, вглядываясь в звезды, мерцающие сквозь ветки. Должно быть, девушке, рожденной на бескрайних просторах Чесапикского залива, лесистые горы Северной Каролины казались западней.

— Вы теперь вернетесь? — спросила я.

— Куда? — удивилась она. — О… Я и не думала…

— Разве? — Я подвинулась, чтобы прислониться ноющей спиной к дереву. — Вы же видели, что ваш муж… что мистер Бердсли умирает. Разве не строили планы?

Кроме как половчее его пытать… Слишком я расслабилась наедине с этой женщиной. Мы не знаем наверняка, что Бердсли над ней издевался, — это она так говорит. Не стоит забывать о страшных ожогах у него на ноге и о нечистотах, заливавших чердак. Я на всякий случай нащупала ножик за поясом.

— Нет. — Она казалась сбитой с толку. Впрочем, ничего удивительного. Я и сама была немного не в себе от волнения и усталости. Даже прослушала следующую ее фразу.

— Что вы сказали?

— Я шказала… Мэри-Энн не говорила, что делать… дальш-ше.

— Мэри-Энн… — нерешительно повторила я. — Первая супруга мистера Бердсли?

Фанни рассмеялась — и от этого звука мурашки пошли по коже.

— О нет. Мэри-Энн была четвертой.

— Че-четвертой? — запнувшись, переспросила я.

— Ее он похоронил под рябиной, — доверительно сообщила Фанни. — И жря. Оштальных-то в лешу. А потом обленилша, наверное, и реш-шил далеко не ходить.

— О, — только и смогла я сказать.

— Я вам говорила — она штоит под рябиной, когда поднимаетша луна. Я когда первый раж ее увидела, реш-шила, что она живая. Ишпугалась, что он ш ней жделает, и пошла предупредить.

— Понятно.

В моем голосе, должно быть, послышалось сомнение, потому что она вдруг странно на меня посмотрела. Я поудобнее перехватила нож.

— Вы мне не верите?

— Верю, конечно, — заверила я, пытаясь незаметно выползти из-под Хирама. Под его тяжестью ноги совсем затекли.

— Я могу вам покажать, — предложила Фанни. — Мэри-Энн скажала мне, где они похоронены — оштальные. Я могу покажать вам их могилы.

— Уверяю, в этом нет необходимости.

Я пошевелила пальцами, чтобы кровь бежала быстрее. Если она на меня кинется, толкну на нее козла, а сама брошусь прочь, пусть даже на четвереньках. И где, черт возьми, носит Джейми?

— Так, значит… хмм… Фанни. Вы говорите, что мистер Бердсли… — Я вдруг поняла, что не знаю его имени. — Что ваш муж убил четырех жен?

Вполне возможно. Бердсли жил отшельником. Да и мало ли от чего могли умирать женщины: в родах ли, от несчастного случая или непосильной работы.

— Да, — равнодушно ответила Фанни. — Он бы и меня убил, но Мэри-Энн его остановила.

— Как это?

Она вздохнула и устроилась поудобнее. Слабо заблеял козленок; я вспомнила о нем и разжала пальцы на рукояти ножа. Вряд ли она станет нападать, когда тот спит у нее на коленях.

Фанни рассказала, что разговаривала с Мэри-Энн, когда поднималась луна; призрак появлялся под рябиной между первой и последней четвертью.

— Как необычно, — пробормотала я, но она не обратила внимания, вся поглощенная своей историей.

Так продолжалось несколько месяцев. Мэри-Энн рассказала о себе, о том, как умерли ее предшественницы, и о собственной смерти.

— Он ее жадушил. Я видела у нее на шее отметины. Она предупредила, что шо мной он жделает то же шамое.

И однажды тот день настал.

— Он выпил шлишком много рому. Пьяный, он вшегда был ужашным. Но в тот раз…

Перепуганная Фанни уронила поднос, забрызгав его похлебкой. Муж с ревом кинулся на нее, и она бросилась бежать.

— Он штоял между мной