Сожженная карта. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег - Кобо Абэ

сосуды «Женщины-маски», бегущей по всему ее телу. Но тогда изменилось и все ее существо.

– Вы, трое, и вдруг – вместе? А как записки, мой друг, переписали начисто?

За спиной у нас неожиданно возник заместитель директора клиники. Лицо секретарши стало напряженным, но ни малейшего испуга на нем не отразилось.

– Вот текст завтрашнего выступления, я отпечатала две копии, одну отправила в Совет… Размножим их – пяти экземпляров, думаю, хватит?

– Вполне.

Выходит, они сообщники? Девочка, глядя на заместителя директора, еле заметно ласково улыбнулась ему. Я испытал такое чувство, будто меня предали. А чего еще следовало ожидать? Мой план с самого начала был обречен на провал. Из памяти у меня почему-то улетучились вдруг все вопросы, которые я – по пунктам – обдумал, готовясь к встрече с жеребцом.

Будь хоть какой-нибудь способ узнать настоящие имена соискательниц – все встало бы на свои места.

– Разумеется, эти нелепые девизы – чистая выдумка. Среди соискательниц есть и массажистки из турецких бань, и исполнительницы модных песен. – Тут заместитель директора ухватил вдруг девочку за ухо и строго сказал: – Очень жаль, но ты ведешь себя безобразно…

Толпа зрителей разделилась надвое, и по возникшему проходу, высоко подкидывая колени, точно на ногах у них туфли для прыжков, пробежали трое стриженых в трусах. Заметив нас, они, точно по команде, приложили ладони ребром к вискам и задвигали ими, будто это слоновьи уши. У одного из них с плеча свешивалась пачка перевязанных ремнем газет.

– Дай экземплярчик, – попросил заместитель директора.

– Нельзя. Завтрашний номер.

Стриженые убежали, и толпа снова слилась воедино.

– Кажется, вы заинтересовались женщиной из этой комнаты?

– Он думает, – ответила вместо меня секретарша, – что это его жена.

– В самом деле… – Заместитель директора с ехидной улыбкой взглянул на фотографию. – Но вы, я надеюсь, продолжаете свои записки?

– О чем вы?

– О том, что вы их тем не менее продолжаете. Давайте заглянем внутрь. У меня лишний билет, могу дать. Я сам питаю к этой женщине особый интерес. – И, повернувшись к секретарше: – А вы возьмите девочку и выпейте кофе в комнате отдыха. Не возражаете?

Секретарша, наступив мне на ногу (я был в туфлях) и больно прижав ее, сказала:

– Жду только пять минут – по часам. Извольте обращаться со мной как положено. Я имею на это право.

Секретарша ушла, толкая кресло-каталку, девочка, сидевшая в нем, обернулась и с мольбой смотрела в нашу сторону. На кого именно – не знаю. Я отер слезы. Они, скорее всего, выступили от боли – секретарша здорово придавила мне ногу. Но заместитель директора, кажется, истолковал их по-своему.

– Попрекать вас теперь ни к чему. Но знайте – иногда нужно быть жестоким. Врач должен быть жестоким, и больной обязан сносить его жестокость… таков закон жизни.

Протиснувшись сквозь толпу зрителей, с завистью глазевших на мой билет, я толкнул дверь комнаты «Женщины-маски». За дверью висел черный занавес. Я раздвинул его, передо мной повис еще один. Раздвигая все новые и новые занавесы (порядок, в котором они висели, я так и не уяснил), я шел вперед, пока не попал в помещение, напоминавшее выложенный белым кафелем анатомический театр. Почти все места были заняты.

Из динамика слышался сухой, невыразительный голос:

– Трехминутный перерыв кончается. Занимайте, пожалуйста, свои места.

Но заместитель директора не садился. Я тоже решил смотреть стоя.

Свет в зале погас. На сцене появилась женщина. Обнаженная, с набеленным лицом – точь-в-точь как на фотографии.

– Такая хрупкая с виду, а победит, я уверен, всех, даже «Кукольный дом». Та займет второе место.

Женщина лежала, подняв одно колено. Все ее тело было опутано проводами. На коленях ее, на бедрах и плечах пестрели датчики, от них тянулись тонкие провода к измерительным приборам. Женщина была соблазнительна и прекрасна, как танцовщица, играющая роль плененной марсианки.

Из-за кулис вышли двое врачей в белых халатах и сняли показания приборов. Потом один из них стал осматривать женщину.

– Есть надежда на ее выздоровление?

– Болезнь ее сводится к утрате индивидуальности. Она не нуждается в медицинской помощи; лечить ее ни к чему.

– Какая жестокость!

– Она действительно ваша супруга?

– Сам не пойму. Не знаю, как быть…

– Нерешительный вы человек. Кстати, это, правда, касается вашей супруги, но я должен сказать… Любой сексопатолог подтвердит вам – она страдает манией изнасилования.

– Значит, вам было известно, где она находится?

– А вы не вспомните магнитофонные записи, сделанные в приемном отделении? Мы слушали их вместе. Ну – звук словно от падения мешка с крахмалом… Скорее всего, это упала ваша супруга. С ней случился легкий обморок, а очнувшись, она увидала вокруг себя каких-то людей в белых масках. На самом деле это была обычная процедурная, где ее обследовали. Там ей поставили диагноз, и именно там в острой форме проявилась ее патологическая боязнь изнасилования. Пришлось лечить методом «подобное – подобным».

– Ужасно.

– Почему же? Результаты великолепные. – Заместитель директора повел плечом и, обернувшись ко мне, стал, как шаловливый верблюд, оттопыривать и поджимать верхнюю губу. – Вы тоже малый не промах. Спрятались где-то с девочкой из восьмой палаты и забавлялись с ней с утра до ночи…

– Да не забавлялся я с ней. Ничего похожего у меня и в мыслях не было.

– Не кричите!

Кричал-то как раз он сам. Зрители осуждающе смотрели в нашу сторону.

– Любите девочку – любите на здоровье. Делайте с ней что хотите. Нет, я не стану вам лгать, будто уже не чувствую к ней никакого влечения. Она была упоительна, как свежевыжатый сок… Но я сумею преодолеть себя. Победительница сегодняшнего конкурса… и человек-жеребец… В таком сочетании мой план воплотится куда эффектнее. Как вы думаете? Все, с кем я успел поговорить, согласны со мной…

– В чем состоит ваш план, сэнсэй? Мне он неизвестен.

– А вы и не должны о нем знать. Суть в программе юбилейного празднества. После приветственной речи я, как человек-жеребец, продемонстрирую собравшимся свои возможности вместе с победительницей конкурса. Я покажу воочию конечный результат эволюции вспять.

– Вы чудовище!

– Вам кажется, что я совсем распустился? Но когда-нибудь и вы поймете всю омерзительность здоровья. Если история животных – это история эволюции, то история человека – это эволюция вспять. Да здравствуют чудовища! Чудовище – могучее олицетворение слабости!

Завыла сирена. Синий сигнал «Приготовиться» погас, и зажегся красный «Идет конкурс». Заработали приборы.

Вдруг заместитель директора с силой толкнул меня вниз по проходу. Я оказался возле спускавшейся к сцене лестницы из металлических трубок. Перекладины ее отстояли одна от другой не менее чем на сорок сантиметров,