Убить Пифагора - Маркос Чикот

Акенон крепко схватил его за запястья и оторвал от себя.

— Мы не можем тебе помочь, — возразила Ариадна, — позволив вооруженным людям войти в общину. Но можем попросить, чтобы тебя поселили в гимнасии вместе с твоими людьми.

Главк посмотрел на нее с сомнением.

— Пусть будет по-твоему, — ответил он наконец. — По крайней мере, там я буду под защитой четырех мечей. Надеюсь, этого будет достаточно, пока я не найду способ исправить положение.

Он повернулся и посмотрел в сторону гимнасия. Ему не нравилось ходить по открытой местности, но дорога займет всего несколько минут. В этот момент он увидел Пифагора, который как раз входил в общину. Главку уже приходило в голову с ним поговорить, но при виде философа он застыл в неподвижности. Прошло меньше года с тех пор, как он видел его в последний раз. За это время Пифагор, казалось, постарел на пятнадцать лет. Он оставался все таким же высоким и сильным, но исхудал и ссутулился. Шагал, глядя себе под ноги и не разговаривая с сопровождавшими его учениками.

Ариадна тоже наблюдала за приближением отца, ощущая глубокую печаль. Впервые он показался ей хрупким, нуждающимся в поддержке. Она всей душой желала облегчить его страдания. Образ отца помутнел, и Ариадна заметила, что плачет.

Вытерла слезы тыльной стороной руки.

«Когда ты беременна, у тебя в глазах как будто два ручейка», — вспомнилось ей.

Она вновь повернулась к Главку и Акенону. На египтянине была туника цвета охры. Он указывал в сторону Кротона, что-то объясняя Главку, и было заметно, какая у него крепкая мускулистая рука. Ариадна с живостью вспомнила ощущение тепла и защищенности в объятиях этих рук. Во время поездки в Сибарис, пусть всего несколько часов, она чувствовала себя с Акеноном в полной безопасности.

Но Ариадна немедленно отогнала от себя эти мысли и отошла от Акенона.

— Мы должны напасть как можно скорее!

С высоты трибуны Милон слышал крики гласных. Заседание вновь затянулось до раннего утра, и усталость делала всех нервными и раздражительными.

— Мы должны обрушиться на них прежде, чем они укрепят свои позиции!

Милон покачал головой, но вмешиваться не стал. Организованные дебаты давно прекратились, люди сбивались в группы, которые ожесточенно спорили друг с другом, не добиваясь никаких результатов. Новостей тоже не было. В течение дня они узнали, что Главаря повстанцев зовут Телис, и, вероятнее всего, мятежники получали поддержку со стороны зловещего человека в маске.

Милон прикинул, что в лагере мятежников собралось уже больше тысячи лошадей и около десяти тысяч человек.

«И все же надо учитывать, что у большинства нет боевого опыта», — сказал он себе. Они все еще могут разбить их без особых препятствий.

— Мятежники не проявляют признаков агрессии, — послышалось из Совета Трехсот.

— Мы не можем напасть на того, кто нам даже не угрожает, — ответил ему сердитый голос с другого конца зала.

— Их присутствие у ворот нашего города говорит само за себя. Очевидно, что явились они не с мирными намерениями. Речь идет о мятеже против аристократов!

— Лагерь разбит в трех часах езды отсюда, а не у ворот Кротона, — возразил кто-то. — Кроме того, они сибариты и впредь будут заниматься исключительно делами своего города. Или вы думаете, что они попытаются свергнуть все правительства Великой Греции?

Милон обеспокоенно посмотрел на Килона и обширную группу, которая его поддерживала. Они вернулись в Совет несколько часов назад и выглядели до странности сдержанными. Потом Милон повернулся к Пифагору. Учитель не вмешивался, хотя ловил каждое слово. Внезапно, словно реагируя на его взгляд, Пифагор поднялся и зашагал к возвышению. Милон показал жестом, что готов спуститься и уступить ему место, но учитель дал понять, чтобы он оставался.

Приблизившись, Пифагор доверительно кивнул и тихо заговорил:

— Не знаю, что задумал Килон, но лучше нам взять дело в свои руки.

Увидев, что Пифагор собирается говорить, зал умолк. Философ уже несколько часов назад знал, что собирается сказать, и лишь дожидался подходящего момента. Теперь все устали и хотели одного: чтобы кто-то прекратил спор и они разошлись по домам. Пифагор тоже надеялся на быстрое разрешение конфликта, у него не было сил ни спорить, ни подбирать правильные аргументы. Он бросил прямой взгляд на гласных, стараясь выглядеть достаточно уверенно, и начал речь:

— Мужи Кротона, я хотел бы представить на ваш суд два предложения.

Голос Пифагора был глубок и звучен, но в его твердости Милон ощутил едва уловимую трещину, которую, как он надеялся, никто другой не заметит.

— Первое предложение — послать на рассвете посольство к Телису. Так мы узнаем об их намерениях, а также об их подготовке. — Пифагор обвел взглядом аудиторию. Слушатели выглядели благосклонно, никто не собирался перебивать его речь. — Второе предложение — вывести всю нашу армию и разбить лагерь в паре километров к северу от Кротона. Я уверен, что демонстрация силы возымеет сдерживающее действие, к тому же между Кротоном и мятежниками-сибаритами встанет наша армия.

Пифагор говорил минут пять. Когда он закончил, Милон поспешил выступить в качестве главнокомандующего, чтобы придать словам философа больше веса. Он поддержал его предложения и объяснил некоторые детали развертывания армии. Помимо прочего лагерь за городом был необходим, потому что с появлением резервистов армия не помещалась в казармах. В сложившихся обстоятельствах самое благоразумное — оставаться в походном строю.

Когда он исчерпал свои доводы, Совет Трехсот заявил о безусловной поддержке. Остальные советники переговаривались между собой. В конце концов они тоже проголосовали «за», кроме Килона и его многочисленной свиты, которая воздержалась.

Через два часа, на рассвете, посольство отправилось из Кротона в лагерь повстанцев-сибаритов. Его составляли трое гласных в сопровождении десяти гоплитов. В первые минуты пути они чувствовали себя так, словно прорывались сквозь кишащий человеческий муравейник: пятнадцать тысяч солдат армии Кротона как раз в это время перемещались на северный фланг.

Войска останавливались, пропуская гласных, на лицах у них появлялось суровое выражение. В сознании гоплитов, привыкших к долгим годам мира, билась одна и та же беспокойная мысль: «Если посольство потерпит неудачу, придется сражаться».

Телис вежливо выслушал прибывших из Кротона послов.

Несмотря на хорошие манеры, вождь сибаритов заявил, что сейчас не самое подходящее время для переговоров. Кротонские послы ушли с пустыми руками, не договорившись ни о каких соглашениях, не добившись даже того, чтобы сибариты прояснили свои намерения.

Два дня спустя Телис организовал собственное посольство, чтобы выдвинуть кротонцам свои условия.