Россия и ее империя. 1450–1801 - Нэнси Шилдс Коллманн

благодаря обширным земельным владениям. Толстые стены позволили ему выдержать осаду в Смутное время и приютить царскую семью в ходе драматических событий 1682 и 1689 годов. Фото Джека Коллманна

Едва ли мы можем узнать, в какой степени эти идеалы и назидательные послания воспринимались мирянами. Они воплощались в житийной литературе, иконах, проповедях; собрания проповедей различных авторов, от величайших византийских святых (Иоанн Златоуст и другие) до московского митрополита Даниила, были легко доступны. Но неграмотное в большинстве своем население не могло воспользоваться этим. Теоретически жития являлись хорошим средством для передачи как светских, так и религиозных идей, поскольку эти тексты ежедневно читались вслух на церковных службах. Помимо аскетов, основателей монастырей, культ которых поддерживался соответствующими обителями, в России почитались святые и другого рода – вероятно, в этом можно видеть проявление народной духовности. Так, в XV и XVI веках получили широкое хождение легенды о юродивых (Михаил Клопский, Василий Блаженный). Совершая подвиг юродства по примеру ранних христиан, они вели необычный образ жизни, отмеченный бедностью, лишениями и нелогичным поведением, часто рассчитанным на внешний эффект. Юродивых боялись и сторонились, но также почитали за решительность, с которой они говорили правду сильным мира сего – браня тех, кто унижал их, или разоблачая продажных сановников. Судя по популярности таких святых, их предельная человечность и уязвимость находили отклик в народе, которого, вероятно, не получали деяния святых аскетического толка. Иконы до определенной степени давали модель идеальной святости: юродивые изображались всклокоченными, святые аскетического толка – облаченными в скромные одеяния, тощими и изможденными. Тем самым усиливалось воздействие обоих монашеских идеалов, исихастского и общежительного.

Мы, однако, все еще далеки от духовности мирян. Трудно сказать, насколько все эти идеи, зародившиеся среди монахов, проникали в толщу народа. Тем не менее, можно предположить, что в XVII веке народные верования испытали определенные перемены, о чем свидетельствуют новые акценты – в иконах, поклонении святым, житийной литературе, проповедях. После Смутного времени, по словам Пола Бушковича, вера становится более индивидуализированной. В ответ на закрепощение, увеличение тяглового бремени и усиление государственного вмешательства в экономику появляются жития новых святых – обычных людей, ведущих благочестивую жизнь, творящих добрые дела в своем доме и своей общине. Иулиания Муромская не была монахиней и стала святой благодаря тому, что вела существование жены и матери, занималась благотворительностью, заботилась о больных и бедняках. Житие полумифических Петра и Февронии приобрело значительную популярность за счет тем, близких народу: власть женщины, волшебство, супружеская любовь. В обоих этих житиях превозносилась духовная роль женщины, в них нашли отражение – в отличие от житий святых XVI века – представления о внутреннем, личном благочестии. Святой Сергий давал наставления князьям и творил чудеса в присутствии массы народа; Иулиания совершала добрые дела в своем домашнем кругу, облегчая жизнь конкретным людям. Этот же вид благочестия был свойствен местным святым, почитание которых началось в то время – они были знамениты не громкими деяниями, а целительством. В посвященных им храмах происходили чудеса; впоследствии они вошли в жития, наряду с теми чудесами, которые святые творили при жизни. В эти церкви стекались толпы людей: такие святые казались более доступными и человечными, чем строгие, отстраненные аскеты.

В ответ на этот всплеск благочестия церковь постаралась упорядочить все, что было связано со святыми и святостью, при том что Россия не знала формальных процедур канонизации, действовавших на католическом Западе. Периодически церковь признавала новых святых – множество их появилось в середине XVI века (в связи с приобретением Московским государством новых территорий) и в середине XVII века (когда некоторые местночтимые святые стали общенациональными). Но одновременно в XVII веке церковные деятели, охваченные реформаторским пылом, предприняли масштабный пересмотр местных культов и чудес, считая причиной их возникновения скорее желание обогатиться за счет притока паломников в тот или иной город либо монастырь, нежели очевидные признаки святости почитаемого заступника. Некоторые чудотворные иконы были признаны фальшивками, к недовольству местного населения.

Новые представления о своем «я», Боге и обществе, как и новые способы отражения духовного состояния, были заимствованы Россией из Украины в XVII веке и оказали влияние на религиозную жизнь как знатных людей, так и простых мирян. Как уже говорилось, с конца XVI века православной церкви в Украине угрожали, во-первых, протестантские миссионеры, действовавшие очень успешно, а во-вторых, иезуиты, посланные туда на волне Контрреформации и действовавшие еще более успешно. Многие магнаты из числа православных обратились в католичество (тем более что польские короли из династии Ваза отказывались предоставлять высшие должности некатоликам). В ответ на это православные – священники, горожане, представители мелкой знати – повели с иезуитами изощренную полемику и принялись возрождать церковную жизнь на приходском уровне. Чтобы привлечь верующих, они издавали богослужебные книги, катехизисы и благочестивые сочинения, привнося новые идеи, тексты и визуальные образы, взятые на католическом Западе. В первой половине столетия украинское духовенство и казацкие вожди, рассчитывая на помощь России, регулярно посещали Москву, знакомя русских со своей обновленной верой. После того как Левобережная Гетманщина перешла под покровительство России, культурное взаимодействие еще более усилилось.

В 1670–1680-х годах украинские, белорусские и русские церковные деятели (Симеон Полоцкий, Карион Истомин, Епифаний Славинецкий, Сильвестр Медведев) внушали царской семье (включая будущую регентшу Софью и будущего Петра I) и боярам новые понятия о духовности и своем «я», основанные на программах украинских школ, которые составляли иезуиты. Как отмечает Бушкович, они призывали вырабатывать более личные представления о нравственности, вытеснявшие принципы XVI века – осуждение публичной демонстрации излишеств – и сосредоточенные на таких грехах, как алчность, гордыня, отсутствие милосердия. В политическую сферу они привнесли идеи Аристотеля (обязанность правителя служить «общему благу») и ренессансные понятия гражданских добродетелей; тем самым поощрялись перемены и улучшения в обществе.

Средства визуального выражения – по крайней мере, в крупнейших городах – стали отображать более деятельный, «гуманистический» подход, который также проник в Украину с Запада. На иконах и фресках появлялись более реалистичные трехмерные изображения на основе истинной перспективы, лица стали выглядеть более правдоподобно – следствие знакомства с барочной живописью католических стран. Церкви украшались яркими, причудливыми барочными орнаментами, согласно вкусу влиятельных дарителей, включая родственников царя – Нарышкиных.

Придворное искусство и философия, вероятно, распространялись по преимуществу среди кремлевской элиты, однако более личная, «домашняя», духовность, которую проповедовала житийная литература XVII века, находила более широкий отклик. Но не следует думать, что все подданные царя были знакомы с этими новшествами; большинство прихожан жили далеко от своей церкви и редко посещали службы. В отсутствие приходских школ для мирян и семинарий для клириков, они могли