Древо жизни - Генрих Эрлих

— А уж как увидел!.. Потому что человек уверял, что он прямой потомок Христа, мало ему великокняжеского титула! И представляете, с одной стороны на него глянешь — ну вылитый Мессия, с другой — истинный великий князь и царь Всея матушки-Руси, Иван Грозный времен опричнины и Александровой слободы, когда тот под монаха косил. Опять же денег не просил. Я ведь ему денег предлагал, можно даже сказать, навязывал, из своеобразного чувства противоречия и чтобы испытать его, не какие-нибудь там чеки, против посулов да бумажек многие устоять могут, а против налика, пачек в банковских упаковках и гор золотых монет, самых натуральных, никто не устоит, даже и я.

— А этот не то что устоял, но даже не дрогнул, отвел сей хлеб насущный как тлен земной пренебрежительным жестом, отвел так, как мог бы отвести только пророк или царь. Он и меня самого пытался отвести таким же жестом, потому что я ему в его деле был не нужен, но у меня не забалуешь, коли попался на крючок, так уж и все, не уйдешь, лучше не трепыхайся, только себе больнее сделаешь. Пытались-то и до него многие, только вот сорваться пока никому не удавалось. И не удастся!

— Да он и сам вскоре понял, что без меня никуда. Это ведь только ему и только поначалу казалось, что все просто, он-де все продумал, все просчитал, раз — и готово, по щучьему велению, по его хотению Иисус во плоти по грешной земле шествует. А, изумились! Не тому изумляетесь. Вы о том подумайте, каково мне было после великого князя и потомка Иисуса еще и это на веру принимать. Но — принял, такой я человек. Если верю человеку, то уж до конца. А если не верю, то уж с самого начала. Опять же он очень убедителен был. Как Иисус. Тому тоже пришлось евреев переубеждать, не одного, а тысячи, не позавидуешь.

— Ладно, не буду вас больше томить. Что этот Димитрий Иванович придумал? Прознал он и уверовал, это он так говорил, манера у него такая была, что существует метод воскрешения из мертвых, что метод этот наиболее эффективен, когда дети участвуют в воскрешении родителей или в общем случае потомки своих предков. Что чем больше людей желают воскресения, тем оно более вероятно. И что воспроизведение обстоятельств гибели или смерти человека позволит молящимся лучше настроиться на переживания ушедшего, войти с ним в контакт и вытащить его с того света. Таким образом, если прямой потомок Иисуса взойдет на крест в день Святой Пасхи, когда сотни миллионов людей восклицают «Христос воскрес!», то он воистину воскресе. Такая вот у него была идея.

— Гладко было на бумаге… Да забыли про овраги… Но там и до этого хватало проблем. Это ему казалось все просто, но мы не могли рисковать, такой уникальный эксперимент требовал соответствующей подготовки, чтобы все было тип-топ. Это какую-нибудь Матрену Ивановну можно на раз-два-три воскресить, а если и не воскресишь, невелика беда, пусть ждет своей очереди, а тут никаких осечек допускать было нельзя, другой возможности могло и не представиться. Честно говоря, в воскрешение неведомой Матрены Ивановны я и сам не верил, а тут — чем черт не шутит, могло и выйти. Опять же очень хотелось, потому что очень надо было.

— Но вы не думайте, что я такой легковерный, я, конечно, все проверил. В первую очередь самого этого Димитрия Ивановича. В наше время никому не позволительно без фамилии жить, даже если ты явился неведомо откуда, как этот. Фамилию и прочие детали узнали, пусть и с трудом, но узнали, тут и рассказывать нечего, обычная розыскная работа, товарищ майор понимает. Но в тьму веков мои оперативники проникнуть никак не могли. И тут я подумал о господине Биркине, мы ведь тогда с тобой, Наташа, уже знакомы были, и о деде своем ты довольно много рассказывала всякого интересного, о нем-то ты свободно рассказывала, без всяких хитрых подходов и клещей. И выходило по этим рассказам, что дед твой в моем деле самый подходящий человек.

— Но дело-то уж очень тонкое было, поэтому я сначала навел о господине Биркине независимые справки и выяснил интереснейшие детали, нет, Евгений Николаевич, не о том, о чем вы подумали, не о работе в КГБ, это, право, такая мелочь, я имею в виду его семейные связи, вот Наташа меня прекрасно понимает. Интересный у нас разговор получается, одно товарищ майор понимает, другое Наташа, но ничего, потом обменяетесь, восполните, так сказать, пробелы, если, конечно, будет желание и … возможность. После этого открытия я, естественно, к Биркину не пошел, нашел другого эксперта, да будет ему земля пухом, шучу, шучу. И Наташу порасспрашивал, вы представить себе не можете, Евгений Николаевич, сколько всяких сведений хранится в этой прекрасной головке! А теперь вдруг выясняется, что Наташа совершенно неправильно поняла мой вполне естественный интерес. Ведь естественный с учетом Димитрия Ивановича, признай, Наташа! Молчит. Ответ — фунт презрения. Не заслужил!

— А почему — не заслужил? Ведь для Димитрия Ивановича я все сделал в лучшем виде, все как он просил и как другие просили. Вы думаете, это просто было? Одна птица во что стала! Или эти книги! Вишь ли, надо уточнить некоторые моменты! Что-то там о Големе — я правильно произношу, Наташа? — и еще о чем-то столь же животрепещущем. Все я организовал, им оставалось только прийти на все готовое и забрать книги.

— А в том, что эксперимент неудачным вышел, в том моей вины нет. Он сам умер, неожиданно быстро. А ведь здоровым мужиком казался! Наверно, сердце. Так что же, мне еще и спецкомиссию ему в Звездном городке надо было устраивать? Он же не в космос собирался, а совсем даже наоборот. И вот ведь как удивительно устроен мир! Тот второй, Жмурик или как там его, который непонятно зачем там очутился, он ведь совсем доходягой был, только на наркоте и держался, и надо же — этот выполз! Но ведь этого вы мне в вину ставить не будете, не так ли, Евгений Николаевич, это, согласитесь, как-то глупо.

Собственно по делу Каменецкий не сообщил Северину ничего принципиально нового, разве что заполнил, по его же выражению, некоторые пробелы и расставил все по своим местам. Поначалу развязная откровенность Каменецкого только удивляла, теперь же насторожила, и впервые за день в душе шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие. Вот и Наташа как-то вся сжалась, втиснулась к нему под мышку, только огромные глаза, наполненные болью, испугом, тревогой, смотрели вверх, на изгаляющегося в оконном проеме человечка. Нет, эти игры пора заканчивать, пока не поздно! Северин еще не успел додумать, что ему надлежит сделать, а рука уже непроизвольно скользнула в карман куртки, к мобильному телефону.

— Никак ОМОН хотите вызвать? — рассмеялся Каменецкий, заметив это движение. — Милости прошу, только учтите — net fail.

— Чего нет? — рассеянно спросил Северин, вынимая телефон.

— Net'у нет. В свете свет, а net'у нет, ох, умора! — казалось, еще немного и Каменецкий свалится вниз от приступа хохота.

«Вот бы хорошо!» — подумал Северин и посмотрел на дисплей телефона. Индикатор сети стоял на нуле.

— Миру — мир, а net'у — нет! — выдал новый слоган Каменецкий. — Я вас предупреждал, Евгений Николаевич, о пире современных технологий. Это же храм, он предназначен для общения с тонким миром, для улавливания легчайших флюидов, для материализации невесомых субстанций, для проникновения в Душу Мира, — с придыханием в голосе проговорил он и вдруг рявкнул: — Так должен же я был убрать электромагнитные помехи! Могу подавлять, могу не вмешиваться, — он взмахнул рукой, и столбик на дисплее северинского телефона стал набухать, — могу усиливать! — воздух наполнился беспорядочными звуками. — Фликкер-шум, — пояснил Каменецкий, — непрерывный космический код, мелодия Бога, я, с вашего позволения, убавлю, страшная какофония, ни одного повтора, ни одного припева, кроме одного — деньги давай, это уже ученые, которые его по моему заданию изучают. Так, на чем мы остановились? Ах, да, на смерти, что ж, смертью все заканчивается, как это ни прискорбно. Все заканчивается смертью. Вот и наш разговор…