Древо жизни - Генрих Эрлих

Она выглядела подавленной и понурой, гадая, чего можно ожидать от отвергнутого и оскорбленного (повинуясь Наташе, мы опускаем существительные), а ожидать от Каменецкого можно было чего угодно, это она хорошо уяснила за относительно непродолжительное время их знакомства.

Если бы она поделилась своей тревогой с Севериным, тот бы ее, несомненно, утешил и успокоил, с величайшей радостью, снисходительно улыбаясь в душе — ох уж эти женщины! Происходящее он рассматривал именно как дурную шутку, выхлоп мелкой бессильной злобы, что же до его «если повезет», то это была уже его шутка, тоже не шибко удачная. Но гипотетическая возможность того, что им придется застрять здесь надолго, существовала, с Каменецкого станется укатить в прекрасное далеко, бросив их здесь. Вызывать спасателей Северину не хотелось по многим причинам, хотя бы потому, что это разрушало образ неустрашимого рыцаря, защищавшего прекрасную даму. Надлежало самому найти путь спасения!

Отсюда, с пола, стены казались неприступно высокими, чтобы разрушить оптическую иллюзию, Северин встал, подошел к стене, поднял руку. Иллюзия разрушилась, его собственная — чтобы достать до окон, ему нужен был двойник. Не помешала бы и подставка. Северин подошел к алтарю, попытался сдвинуть его с места — куда там, даже не шелохнулся. Оставались курильницы, приобретшие вдруг сходство с палицами. Но и они оказались намертво вмурованными в пол. Раскачивая их, Северин получил возможность разглядеть их получше. Помимо небольшого углубления для благовоний, в венчающем их шаре имелось еще множество маленьких отверстий, это еще зачем?

Северин опустился на пол рядом с Наташей. Он не сильно расстраивался из-за того, что в голову не пришло ни одной конструктивной идеи. Так уж устроен человеческий мозг, что спасительные идеи он выдает только в экстремальной ситуации, то же и тело… Ишь, алтарь не сумел сдвинуть. Да если припрет, он этим камушком и этими курильницами жонглировать будет. Если припрет… Д-да, кстати…

— Я писать хочу, — шепнула Наташа.

— Как я тебя понимаю, — со смешком ответил ей Северин и громко закричал: — Эй, гад, открой дверь, нам в туалет надо! — Тишина. — Придется немного потерпеть, — сказал он.

— А что потом?

— Потом — прекрасные дамы направо, верные рыцари налево.

Наташа с некоторым недоумением воззрилась на него, но затем понимающе кивнула головой и даже попыталась улыбнуться.

— Он нас не выпустит, — зашептала она после некоторого молчания, — я его знаю. Ты не думай, у нас ничего не было, ну, почти ничего, серьезного, легкое увлечение. Он вообще-то лучше, чем кажется… Чем хочет казаться… Может казаться лучше… Что-то я совсем запуталась. Все так сложно. Или, наоборот, просто, но объяснить сложно. А ведь действительно просто. Понимаешь ли, в какой-то момент мне показалось, что его интересую не я, а моя семья… — Наташа замолчала.

Отвлекая себя от путаных признаний Наташи, Северин заставил себя думать о Семене Михайловиче Биркине. Чем он мог заинтересовать Каменецкого? Принимая во внимание этот идиотский храм, можно предположить, что специфическими знаниями. Но ведь знания у Биркина именно что специфические, разоблачительные, разрушительные, он всю эту затею с самого начала бы высмеял. С другой стороны, и Биркин проявлял недвусмысленный интерес к Каменецкому, выходит, были у них какие-то совместные дела или хотя бы намечались.

— А при чем здесь дед? — спросил он.

— Дед здесь ни при чем, — зашептала Наташа, — я своей настоящей семье говорю. То есть дед — он тоже настоящий, но я о другой семье.

— А-а-а, — протянул Северин, постепенно осознавая, что у любого человека есть два деда и, соответственно, две семьи, и что у Наташи…

— Бросьте шептаться! — раздался голос Каменецкого. — Все равно я все слышу. Я могу даже услышать, как бьются ваши сердца. Вот, — в храме зазвучали глухие удары молота и дробный стук кастаньет, — я же говорил, — сказал Каменецкий, убавляя звук, — чудо современных технологий, тут таких примочек куча, сами убедитесь, скоро.

— Чего ты прячешься?! — крикнул Северин. — Выходи, выговорим как мужчина с мужчиной. Или боишься?! Боишься! Трус! Слабак! Тряпка!

Где-то наверху раздался легкий щелчок, распахнулось стрельчатое окно, в проеме показался Каменецкий во весь рост, потом он сел, свесив ноги внутрь храма.

— Да кто ты такой, чтобы тебя бояться? — спокойно сказал он. — Я таких, как ты, пачками на завтрак ем, вместо мюсли.

Прыжку Северина позавидовал бы сам Брумель, но здесь нужен был Бубка или хотя бы его шест — рука Северина царапнула стену где-то на метр ниже ступни Каменецкого. Только досадой от неудачи можно объяснить следующий, столь нехарактерный для Северина жест — он запустил руку под куртку, где…

— Да не шарьте вы под мышкой, Евгений Николаевич, — довольно рассмеялся Каменецкий, — нет там у вас ничего, ваш табельный пистолет лежит в сейфе в МУРе, а другого оружия у вас отродясь не было. Вы же себя за крутого держите.

— Эх, надо было тебе морду набить там, в доме! Благо, было за что! — воскликнул Северин.

— Это еще бабушка надвое сказала, кто кому набил бы, — огрызнулся Каменецкий.

Словесная перепалка несколько успокоила Северина, сбросив давление. Возвращаясь на свое место рядом с Наташей, он даже успел подивиться на странное расположение храма и порадоваться тому, что окна наверху не глухие и вокруг них снаружи есть какая-то галерея — это могло пригодиться.

— А ты, Наташа, не права, — заговорил между тем Каменецкий, — интересовала меня именно ты и только ты. Никогда не поверю, что ты искренне думаешь, что кто-нибудь, повстречавшись с тобой, может интересоваться кем-то другим. Вот и товарищ майор заинтересовался. За это я его не осуждаю. И семьей твоей он бы непременно заинтересовался, если уже не заинтересовался. Нет, судя по тупому выражению на лице, искусно маскируемому под суровую непроницаемость, не заинтересовался. Впрочем, откуда ему знать, ты ведь, Наташа, удивительно скрытная особа, из тебя любые сведения клещами вытягивать надо. И все же в этом пункте ты, Наташа, опять ошиблась. Я не твоей семьей интересовался, а семьей совсем другого человека.

— О, вот и товарищ майор оживился, ушки на макушке! Чувствует, волк позорный, что добыча близка. Не разочарую. А то что же, такой путь проделал и все зазря. Рвение надо поощрять, конфетой. Так вот, о другом человеке. Приходит как-то раз, сам, обратите внимание, приходит, один сумасшедший, называется Димитрием Ивановичем, именно Димитрием, а не Дмитрием, и просто так, без фамилии, потому что великим князьям фамилия ни к чему, рассказывает дикую историю и делает еще более дикое предложение.

— Справедливости ради замечу, что пришел он не ко мне, хотя меня тоже много проходимцев домогается, некоторые даже прорываются, обманув охрану своим внешним видом и звучными регалиями. Тут фифти-фифти, на одного мошенника один изобретатель, понятное дело, сумасшедший, все рассказывают дикие истории и все в конце денег просят. Мошенников — в шею или в директора, но без права финансовой подписи, а вот изобретателям деньги иногда даю и даже немалые, да вы видели. Но этот не ко мне пришел, до меня только история его дошла, — чувствуя, что завладел всеобщим вниманием, Каменецкий всячески оттягивал продолжение рассказа, еще более подогревая интерес к нему, — и я ей, единственный из всех, взял да и поверил. Еще не видя человека, поверил.