Адаптация - Валерий Былинский

Так может, счастье в неведении?

Мои украинские родственники и дальние знакомые, с которыми я общался, когда был в Днепропетровске, уверяли, что сейчас стали хуже относиться к России и русским, потому что узнали многое, чего раньше не знали. У них появилось чувство гордости за свою маленькую страну, хотя большинство из них были этническими русскими и не говорили на украинском. Они вдруг полюбили украинскую культуру и историю, хотя раньше не интересовались ею. Если я не разделял этой любви, это печалило и даже злило некоторых из них. Новые знания всегда в чем-то трагичны. Может, счастье не в неведении, а в том, насколько истинно знание, которое ты узнал?

Что значит – истинное?

Может быть, истинно оно, только когда говорит человеку о заключенном в нем добре. Только о добре – без капли пусть и существующего на самом деле зла.

А узнавание зла делает нас еще злее…

Прощаясь с Йохимом, я не узнал его номер телефона или электронный адрес – почему-то я чувствовал, что это совсем не важно, что это лишнее.

– Ребята, носите ваши волшебные очки, не снимайте, – обернувшись, громко сказал нам Йохим и помахал рукой. Он и вправду стал какой-то юный, худой, смешной, хотя, когда мы встретились на площади возле Кельнского собора, казался ненамного моложе меня.

Улыбаясь, Йохим опустил руку, повернулся и стал спускаться по лестнице вниз, туда, где странствует маленький кельнский подземно-наземный трамвай.

Ближе к вечеру мы зашли в Дом. Нас окутал светящийся сумрак готической старины с цветными островами витражей. Мы поднялись по витой лестнице на одну из башен. Странно, внизу было так тихо, а здесь завывает ветер. Как в человеке, который внешне, внизу, спокоен, а где-то в вершинах его личности бушует шторм. Говорят, что союзническая авиация, бомбившая Кельн, не разбомбила собор лишь потому, что Дом был отличным ориентиром для пилотов, сверявших его местонахождение с картой и определявших, где находятся предназначенные для уничтожения объекты. Вот, пожалуй, тоже знание, которое не стоит знать.

Неужели Сид был неправ, когда искренне хотел говорить только правду?

А может… может, он как раз хотел говорить только то, что несло бы в его словах любовь?

Или я ошибаюсь?

Вспомни, вспомни… как же было на самом деле?

Человек движется к истине, хочет он того или не хочет.

Вот только к какой – доброй или злой?

Мне и в голову раньше не приходило, что истина может быть двоякой. Вернее, что есть только одна истинная сторона истины – доброта. А то, что озлобляет, несмотря на открывшуюся правду – всегда ложь.

Почему я только сейчас задумался о том, как именно пытался говорить свою правду Сид? Не потому ли, что я был замурован в собственные страдания о самом себе? Уныние, человек в человеке, злоба внутри добра.

Как же бывает все поздно, как!

Вот сейчас бы, сейчас, встретить Сида и спросить. Сид, скажи, Богдан, скажи…

На следующий день, проходя по одной из улиц, мы увидели вывеску агентства по аренде автомобилей. Как явствовало из вывески, мы могли стать попутчиками любого автопутешественника в любую точку Европы – для этого нужно было оплатить расходы на топливо владельцу машины, с которым нам окажется по пути. Это нас устраивало, так как водительские права я оставил в Москве. Я поинтересовался в агентстве, едет ли кто-нибудь в ближайшее время в Париж. «Да», – сказали мне и указали на женщину в красной куртке, разговаривающую по мобильному телефону неподалеку от нас.

– Привет! Вы откуда? Из России? Никогда не была в вашей стране. Я из Великобритании, меня зовут Энн.

Энн выезжала на арендованной машине в Париж прямо сейчас. Мы с Лизой сели в ее маленький красный «Форд» на заднее сиденье и отправились в путь.

В дороге Энн после первых банальных вопросов о жизни в России, на которые мы отвечали столь же общими фразами, стала рассказывать о своей жизни с мужчинами. Я не очень понимал, что она говорит, из-за быстроты ее речи, но в конце концов – хоть я и не просил – Энн стала говорить медленнее и четче. Она рассказала, что разошлась со своим мужчиной, с которым долго встречалась, но теперь чувствует, что все-таки любила его, что он уехал в Америку, что они созвонились и договорились, что она полетит к нему, но потом, когда она вновь позвонила ему, ей сказали, что он умер. Умер от остановки сердца, говорила Энн, ехал в машине за рулем, здоровый цветущий парень, и у него внезапно остановилось сердце, он врезался в столб и врачи не сразу смогли понять, от чего наступила смерть. Ему было тридцать четыре года, – говорила Энн, – мне сейчас тридцать, и было все это больше года назад.

Я выразил какие-то корявые соболезнования, после этого мы некоторое время ехали молча. Лиза склонила мне голову на плечо и закрыла глаза. Я спросил, что Энн делает в Германии. «В Британии высокие налоги, – с натянутой веселостью ответила она, – поэтому я предпочитаю работать за рубежом. В Кельне у меня бизнес в страховой компании. Страхую жизни, – с улыбкой грусти посмотрела она на меня через зеркало. Лиза спала. „Как ты думаешь, загробная жизнь существует?“ – спросила Энн. „Было бы странно, если бы она не существовала“, – ответил я. Энн кивнула. Но только вот она не уверена, что после смерти встретится со своим Эндрю. „Кто знает, может, на том свете нам не дадут встретиться с теми, с кем бы мы хотели“.

Потом она похвалила спящую Лизу, сказала, что она очень красивая и добрая девушка и пожелала нам счастливой жизни вдвоем.

В Париже Энн высадила нас возле собора Парижской Богоматери. Еще один Дом, французский. А в России?..

Был вечер. Мы с Лизой наугад бродили по набережной, попали в Латинский Квартал, забрели в район Монмартра, на Пляс Пигаль, где нас принялись хватать за руки непохожие на французов арабы – худые черноволосые мужчины.

– Пип шоу! – приглушенно орали они. – Секс, месье, для вас и вашей подружки, самый лучший секс в Париже, столице мира, секс номер один в Европе!

Глядя на их чрезмерно улыбающиеся и одновременно скрывающие недовольство лица, я подумал, что со времени моего последнего посещения Франции шесть лет назад арабов здесь стало намного больше. Смешно было в центре Парижа вновь очутиться в Египте.

Несмотря на приставания со всех сторон, настроение у нас с Лизой было отличное: вдвоем проходить сквозь палочные строи жизни всегда легче. Я предложил Лизе откликнуться на один из призывов посетить самое передовое в мире секс-шоу в городе номер один и посмотреть, что из этого получится. Лиза легко согласилась. Думаю, в ней тоже, как и во мне, поселилось чувство, что ты ничего не боишься. Мы вошли за вертлявым, одетым в белые джинсы арабом под арку дома, спустились по лестнице в подвал и очутились в стрип-клубе. Скорее, это была стрип-комнатушка – так можно было назвать темное тесное помещение столиков на шесть-семь, расставленных вокруг круглого помоста с шестом. Вокруг шеста медленно и лениво, не глядя в зал, вертелась негритянка лет тридцати пяти. Кроме нас, здесь был лишь один сгорбившийся над столом седой мужчина. Негритянка на помосте была похожа на колыхающуюся черную медузу.