Адаптация - Валерий Былинский

Я кивнул и встал. Держась за руки, мы пошли в зал. Там в темноте медленно танцевали десятки мужчин и женщин, а другие вокруг стояли и молчали. Мы были как дети, и в то же время невероятно взрослыми. Вплыв в море людей и звуков, мы стали медленно качаться в волнах поднимающейся в небо и опускающейся к земле музыки.

– Cause I know, yes, I know – пел двадцать лет назад, закрыв глаза и задрав голову, Кавердейл. – I’ve been mistreated…

– Since my baby left me I’ve been losing my mind… – пел парень на сцене «Рок-Вегаса».

– Я хочу тебя, родная, – прошептал я Лизе в ухо.

– Я тоже тебя страшно хочу, мой лучший человек, мой хочуча… – плыл ко мне ее голос.

В такси мы сидели обнявшись и погрузив руки друг в друга.

Приехав домой, мокрые и полоумные, мы упали в одежде на кровать, не раздеваясь, бесконечно входили друг в друга, достигали пика телесной радости и затем облегченно, с внутренним хохотом и космическим ознобом скатывались с этой вершины, словно со снежной горы. А затем вновь и вновь, таинственным образом отыскивая в себе новые силы, взбегали и восходили вверх. Во время очередного восхождения мы, словно заколдованные, вдруг застыли на полпути, склеили веки и блаженно уснули на теплой траве солнечного склона Эвереста любви.

Солнце, начав гаснуть, снова каким-то чудом разгорелось и стало, как и прежде, греть нас обоих.

Солнце не погасло, не погасло!

Это уже было какое-то новое тепло – мы чувствовали, что оно не кончится никогда.

Бедняги физики, они вечно изобретали вечный двигатель и мучились, не находя способа избавиться от законов трения. Мой отец рассказывал, что когда-то, в институте в пятидесятых, он, как и многие его сокурсники, страстно увлекался идеей придумать вечный двигатель. Но никто так ничего и не смог изобрести.

Как придумать движение в безвоздушном пространстве, чтобы части двигающихся механизмов не соприкасались – вот в чем состояла неразрешимая задача вечного движения!

Мы с Лизой ее разрешили. Мы двигались благодаря исходящей от любви силе, и эта сила, – мы точно знали, – никогда не иссякнет, только если мы сами ее не остановим.

Как сделать, чтобы чувства не угасли?

Остывание любви – все равно что трение для шестеренок псевдовечного двигателя…

Как сделать, чтобы колеса любви не начали соприкасаться с поверхностью дороги жизни? Как сделать, чтобы трение не началось?

Дорога, как и жизнь, совсем ни при чем. Никакие физические законы здесь ни при чем. Все дело в людях, позволяющих или не позволяющих угаснуть чувству любви.

Ночью, часа в два, за окном ударила молния и начался дождь. Гром громыхал все сильнее, казалось, что водяной ураган вот-вот ворвется к нам в комнату. Лиза спала, а я подошел к окну. Воздух за окном был похож на прозрачный океан, в котором идет дождь. Дождь под водой. Я прикрыл окно, зашторил его, вернулся к кровати и лег рядом с Лизой под одеяло. Смотрел на нее, спящую. Она лежала на спине и, казалось, смотрела из-под сомкнутых век куда-то далеко вперед перед собой, словно зачарованная какой-то изумительной и в то же время трагической мыслью. При этом она чуть-чуть улыбалась. Я обнял ее, и она повернулась ко мне. Мы прижались друг к другу. Чувствую, что она полупроснулась и полувидит меня. А во мне, кажется, впервые в жизни, проснулось что-то, оказавшееся сильнее желания войти в ее тело.

Это новое чувство окутало нас обоих и, когда мы очутились в нем, сразу почувствовали, насколько оно мощнее, человечнее и добрее секса.

Дождь ровно льет за окном. Я прижимаю к себе Лизу и какое-то время мы касаемся носами, ресницами глаз, дышим друг другу в рот. Потом я ложусь на спину и глядя сквозь светящуюся темноту над собой, вспоминаю, как мать за несколько часов до смерти все-таки узнала меня. Я был для нее в другом возрасте, лет восьми-девяти, когда приходил после продленки домой из школы, а она буднично говорила отцу: «Игорь, накорми Сашу». Теперь я, тридцативосьмилетний, стоял перед нею, помрачненной умирающей семидесятилетней женщиной – и она, словно только что заметив своего сына-школьника, буднично бросила заглянувшему в комнату отцу: «Игорь, накорми Сашу».

Копившееся во мне слезное море всколыхнулось, поднялось, хлынуло и начало вытекать из глаз. Нос заложило. Я вспоминал мать и трясясь, плакал, почти не стесняясь лежащей рядом Лизы. Горло и нос душили спазмы; вскоре я громко стал втягивать через нос воздух, потому что уже не мог дышать. Лизины теплые тонкие руки обвили меня, прижали мою голову к своей маленькой, очень теплой груди.

– Все хорошо, мой мальчик, – говорила она светящимся голосом моей мамы, – мой родной, поплачь, это пройдет, сейчас это пройдет…

Ее сердце стучало маленьким стуком, словно птенец пытался выбраться из яйца.

Меня трясло, я вытирал слезы простыней.

– А если сейчас это не пройдет, – говорила она, гладя меня ладонями по волосам, – то и ладно, пусть и не проходит никогда. Плачь, плачь даже вечно. Я хочу, чтобы ты плакал всегда, а я буду тебя жалеть, буду очень тебя жалеть, мой родной…

Слезы. Наводнение на опустевшую, засохшую пустыню. Наступление Красного моря. Поглощение красотой безжизненности. В пустыне снова зацветают цветы и деревья, выбегают на пастбище олени и буйволы, к которым начинают подкрадываться, пригибаясь в траве, тихие львы и гибкие гепарды.

Одно из чудес, вспыхивающих, словно искра, между мужчиной и женщиной, если они любят друг друга – то, что при любимой женщине ты можешь заплакать.

Лиза лежит на мне, подперев подбородок длинными пальцами своих рук. Она смотрит на меня. Ее лицо в прозрачной полутьме воздуха спальни кажется вечным.

– Мне кажется, – фосфоресцируют ее слова, – что твоя мама сейчас видит нас. Знаешь, она смотрит сверху на нас обоих и радуется за тебя…

– Ты думаешь? – с распухшим носом и горлом говорю я.

– Нет, не думаю, – звучит свет ее голоса. – Я верю.

– Я тоже.

– А ты слышал, – перегнувшись через стол в кафе, где мы завтракали, сказала Лиза, – чтобы вернуться в рай, надо снова пройти испытание яблоком.

– Это как?

– Ну, чтобы обратно в рай войти, нужно пройти через то же испытание – то есть не соблазниться плодом, который опять поднесет тебе змей. Если был охраняемый выход из рая, то должен быть и охраняемый вход, по логике?

– Кто тебе сказал?

– Мне это сказали словами в тексте, который я прочитала. Сегодня в Интернете. Есть такая служба, рассылка философизмов, я на нее подписалась еще учась в универе, тебе присылают на ящик разные прикольные философские изречения разных времен и народов. Бывают, конечно, попсовые и глупые мысли, но сегодня мне понравилось. Я дословно не помню, но смысл такой.