Женский приговор - Мария Воронова

Наташа сунула коробку в руки Глущенко и попросила передать Саше.

Закрыв дверь за незваным гостем, она вернулась в кухню и уставилась на сковородку с рыбой. Золотистые кусочки радовали глаз хрустящей корочкой и не развалились при переворачивании. Вздохнув, Наташа выбросила эту красоту в мусорное ведро и наконец заплакала.

Что ж, Альберт Владимирович Глущенко, кандидат медицинских наук, майор, начальник отделения, высказался достаточно ясно. Он – маньяк.

Муж задерживался, но это в порядке вещей, ведь скоро у него защита докторской. Надежда Георгиевна раскрыла гладильную доску и взялась за работу. Доска была старенькая, громоздкая, за многие годы дерево рассохлось, так что распорка выпадала, и почти каждый раз приходилось заново ее вставлять, крепления разболтались, и доска шаталась, как в десятибалльный шторм, но Надежда Георгиевна приноровилась к этим неудобствам, как и к множеству других, которые выпадают на долю женщины, чей муж не из рукастых.

Хорошо хоть, утюг достали электрический, еще совсем недавно приходилось управляться чугунным, разогревая его на плите.

Наглаживая рюши на ночной сорочке Анастасии Глебовны, Надежда Георгиевна погрузилась в мысли о процессе. Шевелев дал совершенно правильные наставления, не придерешься. И она почти поверила, что подсудимый виноват, в самом деле, не наугад же следователи схватили Мостового! Провели добросовестную работу, и кто она такая, чтобы сомневаться в заключении профессионалов? С этими мыслями пошла к Ирине, и выяснилось, что работа вовсе не добросовестная, а совсем наоборот. Кому верить? Какое решение принять?

Резкий хлопок входной двери вывел ее из задумчивости. Через секунду в кухню ворвался муж и выдернул вилку утюга из розетки. В таком гневе Надежда Георгиевна никогда раньше его не видела. Чтобы чистоплотный Алексей, специалист по гигиене, ворвался в кухню, не сняв уличной обуви, – нет, представить невозможно, однако факт налицо.

– Меня вызывал Шевелев! – провозгласил муж и уселся на стул, как император на трон.

– Как он мог тебя вызывать, если ты у него не работаешь, – улыбнулась она.

– Что там у вас в суде происходит?

– Приходи на заседание, и узнаешь. Процесс открытый.

– Не хами!

– Алеша, успокойся, пожалуйста. Что бы ни было у нас в суде, к тебе это не относится.

– Очень даже относится! – Муж вскочил и быстро заходил по кухне. – Тебя вызывали, ясно дали понять, что тебе надо делать и чего от тебя ждут, а ты выкобениваешься! Это нормально, по-твоему?

– Я выполняю свой гражданский долг, вот и все.

Муж расхаживал по кухне, и, глядя на него, Надежда Георгиевна вдруг подумала, что он мечется, как загнанная в угол крыса.

– Твой первый гражданский долг – делать так, чтобы твоя семья не пострадала! – выкрикнул Алексей. – И выполнять указания партии ты тоже обязана как коммунистка.

– Но Шевелев обратился ко мне не как партия, а как частное лицо.

– Ты кому это собралась объяснять? Кто станет тебя слушать, если ты не сделаешь то, что он говорит?

– Для начала самой себе.

– Как мило! А семье своей что ты скажешь, когда мы все окажемся в заднице?

Она потупилась. Тут дверь кухни приоткрылась, и показалась голова Яши:

– Что случилось?

Надежда Георгиевна хотела цыкнуть на сына, но Алексей вдруг сказал:

– Иди сюда, ты уже взрослый. Твоя мама вдруг решила, что она самая умная и лучше всех знает, как судить людей.

– Меня выбрал народ.

– Чтобы ты исполняла его волю, а не свои капризы, – гаркнул Алексей и снова повернулся к сыну. – Мама не хочет делать то, что нужно, и от этого у нас у всех будут крупные неприятности. Шевелев ясно дал мне понять, что в таком случае докторской степени мне не видать как своих ушей, ты этого хочешь, Надя? Может, ты специально его провоцируешь, потому что завидуешь мне?

– Ты спятил?

– Но это еще далеко не все. Нашего сына исключат из института, и знаешь, где он окажется? Правильно, в армии, потому что мы с тобой не позаботились выправить ему белый билет. А про Аню ты забыла? Ты знаешь, что она хочет в Литературный институт?

Надежда Георгиевна покачала головой. Она видела, что у дочери гуманитарный склад ума, но не представляла, что у Ани столь серьезные творческие амбиции. Действительно, без такого покровителя, как Шевелев, в приемной комиссии Литературного института делать нечего.

– Но если ты разозлишь Павла Дмитриевича, молись, чтоб он нашей дочери школу дал закончить!

– Слушай, но он почти наш родственник. Не станет же он нам мстить…

– Да неужели? Еще как станет, с чувством, с толком, с расстановкой, да еще и с наслаждением! Во-первых, такие люди всегда мстят, чтобы другим неповадно было ослушаться, а наслаждение именно потому, что мы почти родственники, и он уже оказывал нам благодеяния.

– Какие это?

– А ты забыла, почему живешь в Ленинграде, а не в дыре на краю земли?

Надежда Георгиевна усмехнулась. Да уж, благодеяние лучше некуда.

– Алексей, земля круглая. У нее нет краев.

– Не остри! Подумай, что только благодаря Шевелеву ты живешь в большом городе, в прекрасных условиях, и родила детей в роддоме, а не в бараке с сортиром во дворе. Яша с Аней выросли в культурной обстановке, а если бы Павел Дмитриевич не помог, то они бы до совершеннолетия не увидели ни театров, ни музеев, ни кружков. Он содействовал поступлению нашего сына в институт, как ты думаешь, не должны ли мы быть ему за это благодарны?

– Должны, конечно.

– Поэтому, – заорал муж, – когда тебя просят об ответной услуге, ты обязана сделать, что тебе говорят, а не думать, правильно это или неправильно!

– Действительно, мам, – сказал Яша примирительно, – ты сама учила, что на добро надо отвечать добром.

Надежда Георгиевна собиралась согласиться с мужем, чтобы прекратить скандал, но слова сына сильно ее задели.

– Слушай, Алексей, а Шевелев рассказал тебе суть дела или только пугал? Почему ты все время используешь эвфемизм «делай то, что должна», стыдливо проглатывая продолжение «должна осудить на смерть невиновного человека»? Ты, может, не хочешь просто знать, что человек умрет, потому что так захотелось твоему ненаглядному Павлу Дмитриевичу?

– Откуда ты знаешь, что он невиновный?

– Я разбираюсь.

– Да пойми ты, что от тебя ничего не зависит! Абсолютно ничего! – выкрикнул муж, и Надежда Георгиевна с неприязнью уловила в его голосе высокие петушиные нотки. – Если решение принято, то его все равно расстреляют, с тобой или без тебя. Ты ничего не изменишь в его судьбе, зато полностью разрушишь свою и нашу жизнь!

Она не нашлась что ответить, а муж вдруг подскочил и схватил ее за плечи. При этом он задел гладильную доску, она сложилась, упала, утюг больно ударил Надежду Георгиевну по ноге, но никто не обратил на это внимания.