Лик Победы - Вера Камша

6

Надо идти, надо встать и идти, иначе будет поздно! Он не может, не должен… Ричард Окделл попробовал подняться, но голова закружилась, и юноша сел, прижимаясь к стене. Стена была теплой, она дышала, как лошадиный бок, она была доброй, но не хотела отпускать. Вот так бы и сидеть всю жизнь, но он должен идти, потому что его зовут… Он нужен…

Вдалеке прогремел гром, сквозь его раскаты прорывался какой-то визг. Святой Алан, его ждут, а он даже встать не может.

– Эй, гици! Вставай!!!

– Ой, с этим-то чего?

– Да ничего… Перебрал, дело молодое.

– Сейчас встанет как милый!

– Как бы не застыл, на дворе-то…

Как это застынет? Стена такая теплая, но ему некогда отдыхать, у него дело…

– Понесли, что ли…

– Куда?

– Да в горницу, а там разберемся!

В дрожащем тумане мелькнули кабаньи морды, они улыбались. Разве бывают люди с кабаньими головами? Чего они хотят? Пусть уходят, это его дело и его долг… Он сейчас встанет и пойдет на охоту… Надо подковать Сону, пока не кончилась гроза, иначе она собьет копыта. Кабаны ушли, это хорошо, они были такими докучливыми.

– Вставайте, юноша!

Эр Рокэ… Откуда?! Он же…

– Вы живы?

– Насколько мне известно, жив, – Ворон поправил меч Раканов и засмеялся: – Хватит прохлаждаться, юноша, вставайте.

Дик честно попытался, но тело не желало слушаться.

– Вы так и не научились пить, – нахмурился Рокэ, протягивая оруженосцу руку. Он не сердился, ну, или почти не сердился…

– Эр Рокэ…. – юноша вздрогнул, увидев на пальце Ворона кольцо с карасом. – Вы… вы его нашли, где?!

– Я ничего не терял, – в голосе почувствовалось легкое раздражение. – Вы соизволите встать или нет? Я не могу ждать до бесконечности.

На этот раз Дику удалось подняться. Камни под ногами вздыхали и жаловались, их замучили лошади. Проклятые лошади, и кто только додумался подковывать им копыта.

– Никогда не слушайте доносов, Ричард, – Алва уже сидел в седле. – Доносчики врут, даже когда говорят правду.

Ослепительно блеснула молния, Рокэ зло выкрикнул что-то непонятное и хлестнул коня. Вороной рванул с места в карьер, из-под копыт брызнули лиловые искры, и Ричард остался на дороге совсем один.

Юноша лихорадочно оглянулся в поисках Соны, но ее нигде не было, только у стены, за которой полыхали зарницы, понуро стоял Бьянко, возле которого увивалась пегая беспородная кляча. Почувствовав взгляд, лошаденка потрусила к Дику. Бьянко отчаянно заржал и топнул ногой, обиженно вскрикнул круглый черный камень… Святой Алан, как холодно! Да что ж это такое?!

– Извини, гици, но в енту ночь не спят! – какой-то алат отбросил пустое ведро. – Можно не проснуться.

7

Человек, лошадь, собака, ястреб, человек, лошадь, собака, ястреб, от костра до костра… Четыре раза по четыре… На плечах охотников хохлились ловчие птицы, лес тянул к огню руки, в рыжих отблесках покрывший ветви иней казался золотом. Почему он не тает? Почему так тихо? Охотники ждали, Эпинэ видел, как напряжены их спины. Шерсть на хребтах собак стояла дыбом, глотки рвало глухое рычанье, должно было рвать, но в свинцовой тишине слышалось лишь лошадиное цоканье, и было не разобрать, далеко ли тварь, близко ли.

Луна висела над самой головой, превращая мертвое дерево в серебряную колонну. Лэйе Астрапэ! Что б это ни было, пусть оно придет скорее: ни убегать, ни ждать сил больше нет. Лэйе Астрапэ, лэйе Абвениэ ин аэритис кэро!

…Они выступили из темноты одновременно. Четыре пегие крестьянские лошадки, обросшие к зиме косматой шерстью. Толстые, полусонные, с длинными бледными гривами, одинаковые, как отражения в зеркальном коридоре. На них не было ни седел, ни хотя бы недоуздков, Робер видел влажные ноздри, мягкие губы, полускрытые челками пустые глаза, блестевшие, словно стеклянные осколки. Клячи медленно брели к Белой Ели. Видели ли они костры и замерших между ними охотников или же были слепы?

Робер Эпинэ прижался спиной к белому стволу, не в силах отвести глаз от цокающих тварей. Они были такими, как ему почудилось на лесной дороге. В точности такими! Выходит, он видел пегую смерть раньше? Тогда где?! Во сне? В бреду?

Иноходец собрал в кулак все, что осталось от его воли, и оторвался от умершего дерева. Трястись за спинами тех, кто видел его в первый раз и все равно защищал, недостойно. Нужно встать рядом, и он встанет! Ноги не желали слушаться, но Робер все же потащился вперед, туда, где, положив руку на холку рыжего коня, стоял кто-то высокий с льняными волосами. Между ним и пегой кобылой оставалось не больше четырех шагов. Сейчас все и решится. Зачем-то Робер потащил из ножен кинжал, не шпагу, а именно кинжал, и тут же поляна осветилась ослепительным лиловым светом. Во имя Астрапа, молния! Откуда?!

Рогатая огненная стрела пропорола безоблачное небо и вонзилась в белый ствол. Пламя охватило мертвую ель раньше, чем до земли долетел удар грома. Дерево полыхнуло, залив поляну странным, тревожным светом, и ему ответили четыре вспышки. Огонь с победным ржаньем взмыл вверх, молотя в воздухе огненными копытами. Четыре багровых жеребца, оторвавшись от воющих костров, бросились к четырем кобылам.

– Лэйе Астрапэ! Саидери!

Он не понимал, что прокричал светловолосый, и одновременно понимал. Откуда-то взялся Дракко. Несмотря на ночную скачку, конь был свеж и весел, Робер ухватился за растрепанную гриву и оказался в седле. Охотники один за другим вскакивали на коней. Стройный юноша, чем-то похожий на Ворона, поднес к губам янтарный рог, над поляной зазвенела странная песня, древняя и гордая, как сама ночь.

– Эгда ра Отония! Эгда ра Кэртиэн!

Конь предводителя сорвался с места, и кавалькада рванулась в сверкающую бездну, Робер завертел головой, но не увидел ни пылающей ели, ни пегих тварей, ни пламенных жеребцов, только золотую вьюгу, частью которой стали они с Дракко.

Золото листьев, золото пламени, золото плащей и конских тел, древняя песня и полет сквозь осенние звезды! Дракко мчался бок о бок с предводителем, под ногами коней пела дорога, в лицо бил ветер, он был жив, свободен и пьян от жизни и свободы; пьян и счастлив, потому что эта скачка и была счастьем, невозможным, невероятным, неожиданным. В сумасшедшей ночи звенело «Эвоэ, лэйе Астрапэ!», трубили рога, кричали ловчие птицы, торжествующе выл ветер, и с ним сливались волчьи голоса, оповещая мир о том, что пришла осень.

Они мчались, не разбирая дороги, кони топтали осеннее золото, перелетали через ручьи и реки, вновь неслись по лунной тропе. Робер полной грудью вдыхал пахнущий дымом и опавшей листвой воздух, не загадывая о грядущем и почти ничего не помня, – только где-то на самом краю сознания билась мысль о Клементе, а летящие навстречу искры казались глазами Лауренсии.

Мысли скользили, как паутинки, слишком легкие, чтобы причинить боль, и слишком заметные, чтобы забыть об осени, а охота мчалась по сжатым полям и ржавым перелескам. Вдали и сбоку мелькали огоньки, показалась и исчезла большая вода, в которой дрожала окруженная ледяным ореолом луна, а в небе смеялся ее двойник, за которым они и гнались. Сколько это продолжалось? Вряд ли долго, ведь даже лучшая лошадь не вынесет подобного бега, а Дракко и так досталось.