Лик Победы - Вера Камша

Мой дружок меня поцеловал,

Ночь бросает звездные огни.

Никому его я не отдам,

Только с темной ночкой поделю.

Эх, подружки, разбегайтесь кто куда,

Разбегайтесь побыстрей,

Мои когти поострей,

К моему дружку не лезьте,

Будут косы целей!

2

Да, она пьяна, ну и что?! В Золотую Ночку не пить – Осень и Лето гневить. Матильда осушила кубок красного, ухватила за руку Мэллицу и потащила в несущийся между костров хоровод. Жарко, весело, и плевать, что тебе давно не пятнадцать и с тобой отплясывает не дружок, а гоганская девчонка.

Жаль, Робер уехал. Дурень, что б ему было остаться, вино и огонь и не таким кровь поджигали. Может, и сладилось бы у него, не с Мэллит, так с другой, эх…

Мой дружок садился на коня, —

жаловались скрипки, —

На меня он даже не взглянул,

Черный конь унес его на юг,

Не вернется мой дружок ко мне.

Плещет речка под горою, —

вмешались цимбалы и дудки, —

твоя молодость еще, милая, с тобою!

Матильда выхватила из рук доезжачего Ласло Надя старую бронзовую чашу, ополовинила, сунула назад, Ласло глотнул, кто-то толкнул его под локоть, красное вино залило белую рубашку. Доезжачий засмеялся, бросил пустую чашу виночерпию, рядом Имре Бибок подхватил под локти какую-то девчонку, понесся в лихом гатоше[71]. Альдо – болван, прозевать Золотую Ночь! А еще на четверть алат.

Матильда пихнула локтем Ласло Надя.

– Хозяйка!

– Я те дам хозяйка! – Матильде море уже было по колено. – Твою кавалерию, мы пляшем или нет?

Доезжачий оказался понятливым, и они полетели вслед за Балажем, в толпе мелькнула Мэллица – дуреха не танцевала. Не умеет? И не научится, если будет ушами хлопать. Гоганы всем хороши, но веселиться не умеют, потому у них все и наперекосяк. Кто-то швырнул в костер пару начиненных порохом кружек, громыхнуло, полетели искры, раздались радостные вопли, скрипачи наподдали – то ли старались заглушить крики, то ли вносили свою лепту в общий шум.

Эй, неси скорей вина,

Гейя-гей,

Ну-ка выпьем, старина,

Пей до дна, пляши!

Что они и делали. Перед Матильдой и Ласло летел его братец Балаж со своей невестой, ленты девушки развевались, широкая юбка вздувалась парусом, кружилась, обнажая стройные ножки.

– Парочка хоть куда! – выкрикнула Матильда на ухо кавалеру.

– Точно, хозяйка, – кивнул тот. Принцесса резко отстранилась, так что Ласло ее едва удержал, потом, наоборот, бросилась к нему. Доезжачий понял, подхватил, да и с чего ж ему было не понять, так в Алати плясали испокон веку. Дальше пошло как по маслу. Они вертелись, как заведенные, сходились, расходились, менялись парами, вновь неслись меж костров под обезумевшие скрипки. С шумом рвался порох, к небу взлетали шутихи, и им отвечали дальние сполохи.

– Лихая ночка! – выкрикнул капитан Дьердь Габоди, отчаянно стуча коваными каблуками по видавшим виды камням.

– Твою кавалерию! – согласилась Матильда и нахально чмокнула вояку в жесткие усы. Габоди заржал, ухватил принцессу за бедра и поднял над танцующими. Силен, бычара! Рядом Ласло подкинул вверх какую-то рыжулю. Жужанну никто не подбрасывал, но толстуха не унывала, размахивая, словно платком, вышитым передником. С треском разорвалась очередная шутиха, Матильда вновь ощутила под ногами камни, рассмеялась в лицо капитану, оказалась в объятиях доезжачего, в который раз сообщившего, что она – красавица. Врет, но как кстати! Вдовица дернула Ласло за ухо, прошипела «укушу», скрипки взвизгнули, кавалеры вновь поменяли дам, и принцесса обхватила необъятную талию Имре Бибока.

– Ух ты! – выкрикнул изрядно набравшийся комендант. – Барышня!

– Ух я! – показала язык Матильда. – Имрек, а покажем-ка мы им!

И они показали. Имре хоть и отрастил себе три пуза, прыгал, как мяч, топал, хлопал, вертелся, припадал на колено, Матильда скакала вокруг. Так она не плясала даже в ту сумасшедшую ночку, когда Ферек… Дурак он, этот Ферек.

Ну-ка, братцы, веселей,

Гойя-гей!

Тосковать, дружок, не смей!

Пей до дна, пляши!

Как-то вышло, что остальные остановились, глядя на них и хлопая в ладоши:

Скачет всадник по дороге,

А подружка уже ждет на пороге.

Плещет речка под горою,

Твоя молодость пока, милая, с тобою…

3

Луна висела прямо над головой, изо всех сил освещая искрящуюся от инея дорогу, а по обе стороны лежала тьма, древняя и тревожная. Сухая гроза давно отгремела, ветер стих, тучи развеялись, но лучше б они остались. Робер сам не понял, когда непонятный восторг сменился еще более непонятной тревогой. Все было спокойно: деревья на обочинах – и те не шевелились. Над Черной Алати стояла дремотная тишина, но Иноходец предпочел бы ненастье или, на худой конец, нападение разбойников, которые, по слухам, шуровали в здешних краях, не забираясь, однако, в окрестности Сакаци. Неудержимо захотелось проверить пистолеты, но Робер сдержался. Если шарахаешься от темных кустов, не шляйся по ночам, а сиди дома у огонька под образами. А поехал – кончай трястись!

Дракко наступил на сухую ветку, та хрустнула, и звук этот показался громче крика. Робер невольно вздрогнул, вполголоса выругался и постарался сосредоточиться на дороге. Нет, дальше Яблонь он не поедет, выпьет вина – и спать. Ездить по ночам – глупость несусветная.

Сзади вздохнула Вица. Живое тепло одновременно успокаивало и возбуждало. Пожалуй, ляжет он сегодня не один. Хотя с чего это он решил, что Вица жмется к нему из похоти, мало ли, что девушка сболтнет от обиды на дружка? Она тоже может бояться! Наверняка боится, женщина как-никак, да и народ в Алати суеверный дальше некуда, хоть и смелый до одури во всем остальном.

В сумке завозился Клемент, раздался осторожный писк, и Робер, сам не зная почему, натянул повод. Крыс пискнул еще разок, потом зашипел – ему что-то не нравилось.

– Ой, гици, – зашептала Вица, – худо тут. Поехали назад…

Худо? Все оставалось на месте: дорога, небо с луной, лес, но крыс шипел, а Дракко втягивал ноздрями воздух с явным подозрением. Вернуться? Их на смех поднимут, особенно если Вица разболтается. Робер зачем-то коснулся кинжала и тронул поводья, но Дракко уперся. Он не хотел идти вперед, как когда-то не хотел в Агарис. Клемент рвался из сумки и, забыв о приличиях, возмущенно верещал.

– Гици, – Вица сзади теребила за плечи, – вернуться надо…

Робер кивнул, все еще не решаясь развернуть коня. Что же там впереди? Труп? Или и впрямь какая-то нечисть?

Цок, – раздалось в холодном воздухе. Цок-цок-цок– цок…