Хроника смертельной осени - Юлия Терехова

Ответ дочери показался матери уклончивым, и она спросила напрямик:

– И чего же он хочет?

Катрин колебалась. Она понимала, чего от нее хочет Рыков, но не могла произнести это вслух, при матери – если она это озвучит, покоя Галине Васильевне не видать. И так Катрин уже начала раскаиваться в том, что приехала к ней и обременила самого дорогого человека тревогой за себя. Она постаралась придать лицу как можно более безмятежное выражение – не стоит ставить мать в известность о том, что произошло за последнее время.

– Не волнуйся, мам, – она улыбнулась. – Думаю, ему нравится действовать мне на нервы…

Мать недоверчиво на нее посмотрела. Она прекрасно знала это выражение лица – простодушное удовлетворение в глазах лисы, которая наивно полагает, что ей удалось кого-то одурачить, заметя рыжим хвостом цепочку следов на снегу. Казалось бы – взрослая женщина, а как ребенок… И теперь мать лихорадочно соображала, как заставить безрассудную дочь вернуться в Лондон – и как можно быстрее.

– Тебе опасно здесь оставаться, – сказала она.

– Я не уеду, – возразила Катрин. – Я не уеду, пока все не закончится.

– Что не закончится? – мать вцепилась в ее последнюю фразу, как хорошо натасканный фоксхаунд в лису.

– Ну… все, – промямлила Катрин.

– Что – все? – мать была настойчива и загривок не отпускала. – Сейчас же объясни мне – иначе я звоню Сергею.

Катрин закрыла лицо руками.

– Екатерина!

– Он убил Антона – этот мерзавец убил Антона! – закричала дочь.

Галина Васильевна схватилась за голову – она знала Антона много лет, уважала его за честность и порядочность и поэтому то, что она услышала от Катрин, привело ее в ужас.

– Как можно? – ахнула она. – Как Рыков мог убить своего друга, с которым он…

– Значит, мог, – Катрин чувствовала, что вот-вот заплачет. – Я сама не понимаю, как… А как он мог сделать со мной то, что сделал? Если, как говорил, любил меня?

– Девочка моя… – мать обняла ее, не в силах сдержать слез. – Бедная моя девочка, за что тебе такое досталось…

– Я знаю, за что, – Катрин прильнула к ее груди. – За мое равнодушие к окружающим людям… Правильно Мигель меня упрекал… Я всегда думала только о себе. Когда Анна пыталась склеить нашу разбитую дружбу, я даже на ее звонки не отвечала, нет мне прощения… А она танцевала для всех них в такое время… за мгновение до смерти.

– Нет, доченька, ты неправа, – мать гладила ее по гладко причесанной голове. – Ты не равнодушная, ты сильно испугалась, ведь так?

– Да, испугалась, – кивнула Катрин. – Но я даже не попыталась бороться. Сначала спряталась, потом сбежала. Всю ответственность переложила на Сержа и успокоилась, – она махнула рукой. – На самом деле, это испытание всем нам.

– О господи, – охнула мать и, отстранив от себя дочь, всмотрелась в ее темные глаза.

– Если б Рыков хотел меня убить – давно бы убил. Да нет! – Катрин с испугом увидела, как побелело лицо матери. – Я неправильно выразилась, прости! Но мне кажется, ему от меня что-то другое нужно. Не знаю… чувства, что ли, какие-то, помимо презрения и ненависти. Только на что он рассчитывает – непонятно, – ее губы задрожали, и слезы вновь навернулись на глаза – слишком свежа еще была боль от потери. – Не знаю… как-то все это чудно́… И я не боюсь…

– Не боишься? – в голосе матери все же звучала тревога. – Смелая ты больно.

– Я не смелая, – прошептала Катрин. – Я ужасная трусиха… Но если я начну бояться, то наверно, умру от страха. И вообще – это ниже моего достоинства.

– Смелая, – тяжело вздохнула мать, – и гордая. Чересчур гордая.

Через полчаса Катрин стала собираться домой.

– Останься, – взмолилась Галина Васильевна, – уже поздно.

– Поеду домой, – сказала Катрин твердо. – Вдруг Серж решит заехать? Он сразу поймет, что я вернулась, и если меня не окажется в квартире в такой час, будет переживать. Поеду…

6 октября 2012 года, Москва 00.30

– Вы! – Виктор схватил Рыкова-старшего за лацканы дорогого пиджака с такой силой, что тот затрещал. – Вы! Это вы сказали вашему сыну-уроду, что Аликс родила ребенка? Признавайтесь, или я вас посажу!

Льва Петровича колотило от страха, он позеленел и даже не пытался вырваться. Но тут подала голос Анастасия, сидевшая до этого молча на больничной кушетке, опустив голову на сомкнутые на коленях ладони.

– Виктор, – сказала она негромко. – Я прошу вас – держите себя в руках.

– Я держу себя в руках, – тихим голосом объявил Глинский. – Если б я не держал себя в руках, я бы его уже убил. Говорите, мать вашу, старый идиот!

Еле сдержавшись, чтобы не ударить его, Виктор, наконец, отпустил Рыкова-старшего, и тот, тяжело дыша, опустился на кушетку рядом с Анастасией.

– Виктор, – снова попросила она. – Не надо, пожалуйста…

– Надо! – рявкнул он. – И если он сию минуту не признается, я из него душу вытрясу!

– Да… – просипел Лев Петрович. – Простите меня. Это я сказал Олегу… Я не мог не сказать…

– Лева! – с упреком воскликнула Анастасия. – Но тебя же предупреждали!

– Да, – кивнул он. – Предупреждали…

– Тогда зачем?!

Рыков помолчал. В его глазах, начавших выцветать, но все еще голубых, стояли слезы:

– Да, меня предупреждали… Но когда он позвонил мне несколько дней назад…

– Он вам звонил, – поразился Виктор. – И вы не сообщили!

– Он мой сын, – прошептал Рыков, – я не могу предать его…

– А там, – Виктор ткнул в сторону реанимационной палаты, – там сейчас лежит ваша дочь! И мать вашего внука, если вы об этом забыли! Настя, – он повернулся к матери Аликс. – Я же вам говорил…

Анастасия только горестно качала головой, а Рыков забормотал снова, пряча затравленный взгляд:

– Олег позвонил мне в понедельник. Я даже не сразу понял, что это он. А когда понял, расплакался. Он спросил, как мама, он не мог до нее дозвониться. Я сообщил ему, что мамы больше нет… – его губы затряслись. – Олег долго молчал, словно поверить не мог, и я ему рассказал, как это случилось. Я все время спрашивал, где он, но он так и не признался. Мне было так жаль его – мальчик маму потерял…

– Маму он потерял, – Виктор сжал зубы, борясь с искушением ударить немолодого человека, разрывавшегося между любовью к сыну и пониманием, что его сын есть на самом деле.

– Да, молодой человек! – воскликнул Лев Петрович с горечью. – У него мать умерла. И да – я ему сказал, что у него родился сын!

– И как он отреагировал? – мрачно спросил Глинский.

– Он снова долго молчал. Потом спросил, видел ли я ребенка и его мать. Я честно сказал, что регулярно их навещаю.