Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– С Бреси он не поговорит. Бреси под утро умер, – сообщил Щеня.

Сын ярла и сын кузнеца враз погрустнели обратно.

– С чего это он? Вроде в сознание пришел? – удивился Горм.

– Кабы я знал, – знахарь склонил голову. – Может статься, ему еще повезло. Всем нам надо было насмерть стоять.

– Что ж вы домой-то не пошли? Ни один обещанной воли не использовал, все здесь остались! – с укоризной сказал старший Хёрдакнутссон.

– Пока ты в беспамятстве лежал, мы собрались, кто в уме был, и решили, что тебя не бросим, – объяснил Кнур.

– Вы как раз скорее всем гуртом наоборот ума решились, – предположил Горм.

– Не скажи, – рыжий на миг задумался. – Ты волю нашу своей неволей купил, надо ее теперь с толком употребить. Разбежимся по домам, где бы те ни были, Йормунрек до нас рано или поздно доберется, да еще по одному. В Раумарики не сидел, дядю убил, на Мёр руку наложил, одного брата извел, Тилемарк прибрал, другого прикончил, Вестфолд заграбастал, Альдейгью разграбил, Свитью хитростью взял, теперь вот Килей, дальше Гуталанд или Этлавагр, а потом или опять на Гардар пойдет, или по Янтарному морю. Вернись я домой в Эйландгард, может, несколько лет спокойного житья только и выгадаю, пока снова драккары по реке не поднимутся. Нет, раз не сгинули, неспроста это, Яросвет нам, видно, особую долю определил – заедино нам ее и искать.

Кнур кивнул в согласии со знахарем и прибавил:

– Обратно же, тебя здесь на съедение Йормунреку с его воронами бросать… не по-товарищески это, поди…

– Не заслужил я такого товарищества! Скольких сгубил – Стира, Оттара, Кнута, Хродмара, Реннира, Корило, Сандра, Кьяра, Слоди… Что матерям скажу? Что сиротам? – Горм, как это было в обычае у потомков Сигварта наряду с коневодством, раздуванием щек, и сопением, попытался треснуть себя по лбу.

– А ну стой! – Щеня перехватил его руку. – И так половину мозгов, считай, вытряс, когда со стены слетел. Где сокровище разбойничье спрятано, небось, уже не помнишь…

Горм в ужасе уставился на знахаря, зашевелил губами, потом ужас на его лице сменился облегчением:

– Нет, помню. Как выйдешь из…

– Шшш, – остановил ярла рыжий. – Сейчас все мозги, что остались, понадобятся. Чтоб смочь матерям хоть что-то сказать, да их часть добычи привезти, тебе надо будет крепко следить, что мелешь. Особенно когда дроттары рядом, или Торлейв с Йормунреком.

– Твоя правда. От одного проклятья едва избавился, как в другое влип. А перед отцом как оправдаюсь за корабль и дружину, и увижу ли его, – удрученно согласился Горм и тут же еще пуще опечалился. – Стой, а может, и от того не избавился, раз братоубийца Беляну извел?

– Отцу тебе надо написать при первой же возможности, переправить письмо в открытую, а с ним втихую – часть сокровища. А Беляна… Эту напасть на себя не вешай, – рассудил Щеня. – Путь она своей волей выбрала, и кровь ее у навьего владыки на руках.

После непродолжительного раздумия ярл нимало не повеселел, но заключил:

– Тоже правда. Отцу не написать сразу, выйдет точно как у него с Бушуем. Это можно бы и не повторять. С одним вот ты перебрал. Не тянет Хаконов сын на навьего владыку.

– Тянет, еще помянешь мое слово. Не всем и не сразу это видно, но он тьмой облечен, из тьмы восстал, и или весь круг земной тьме обречет, или сам во тьму низринется.

– Уыыы, – добавил Хан.

Неведомо кем и когда, на холмах за восточным берегом Танаквиль-реки вдоль древней торговой дороги были поставлены истуканы, грубо вытесанные из серого камня. Софисты говорили, что народ, ответственный за их строительство, пытался таким образом магически остановить наступление холода и снега с севера в начале Кеймаэона. Спросить, так ли это, было не у кого, потому что ни строители, ни подробности памяти о них не пережили вековой зимы. Что касается истуканов, то некоторых повалили ветры и снег, другие рухнули или покосились, когда почва стала отмерзать и двигаться при таянии ледников. Последний колосс, оставшийся стоять прямо, продолжал грозно и бессмысленно пялиться на север широко расставленными глазами, грубо обозначенными на почти плоском лице с прямоугольным каменным выступом носа и другим прямоугольником побольше, обозначавшим лопатообразную бороду. Толстые руки, местами поросшие мхом, были раскинуты в стороны. Через плечо истукана была перекинута каменная лямка каменной торбы, на которой виднелись едва различимые письмена великого и трагически утерянного Ипсипургомагдола, на языке северо-западных дикарей называемого невесть с какой стати «Вёрдрагнефа.» Знаков, правда, осталось всего два – «Й» и «Д», и они наотрез отказывались складываться во что-либо путное на языке предшествовавшего эона.

Отчаявшись разобрать диакритическую пометку под «Й,» давно павшую жертвой ветров, дождей, и снегов, Йеро осторожно спустился вниз на каменную глыбу, на которой стоял древний колосс. По самой глыбе тоже шла резьба – еще можно было разобрать «ГНМ.» Прямо по символу под «Н,» обозначавшему гласный звук, шла глубокая трещина. Из нее неуверенно пробивался росток. Собрат схоласта по путешествию уже сидел в кузове запряженного шестью варварски мохнатыми тягловыми арнотаврами тетракикла – четырехколесной крытой телеги.

Где-то в горах раздался кашляющий рев пещерного льва, наверняка тоже приземистого и варварски мохнатого. Один из арнотавров опустил мощную рогатую голову, копнул почву, местами еще покрытую остатками снежного покрова, неровным раздвоенным копытом, и низко замычал.

– Поехали, брат Йеро, наша встреча еще за следующей горой, – сказал Кирко, потянув себя за ус.

– Ргииии, – голубь в деревянной клетке пожаловался на жизнь своему товарищу.

Рыжебородый схоласт поставил ногу на ступицу колеса, взялся руками за высокий борт тетракикла, и тоже забрался в кузов. Легкого щелчка кнутом в воздухе было достаточно, чтобы арнотавры тронулись. Окованные железом обода колес постукивали по камням дороги, тетракикл, за время пути уже наполовину облегченный от припасов, шел довольно споро, со скоростью бегущего воина. Качество дорожного покрытия было неплохим, хотя, в отличие от большой военной дороги багряных гегемонов, на мощеной части четыре боевых колесницы никак бы не разъехались. Что там, и у двух были бы трудности.

– Зря мы взяли арнотавров, на лошадях быстрее бы добрались, – сказал Йеро.

– На север едем, в дикие земли, ранней весной, – возразил вислоусый схоласт. – Варвары зимой ездят на арнотаврах, на оленях, и на редкостно безобразных животных, подобных гигантским оленям, и называемых лосями. Или даже на озверелых псах, запряженных в повозки без колес. Молодой варвар приличного происхождения на такой повозке может проехать двадцать долихосов[110]за один зимний день в поисках приключений. Может, и правильно, что они в молодости кочуют, прежде чем осесть… Путешествовать и любоваться чудесами круга земного очень приятно.