Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

В начале блокады бегали к заводу Степана Разина, он находился рядом с нашей школой. До и в начале войны к заводским металлическим дверям-приемникам подвозили и прямо на улице, на землю, сгружали ячмень. Вместе с землей выгрызали дуранду (типа сросшихся зерен). Но ее с каждым разом становилось все меньше.

В блокаду внезапно появился в квартире наш сосед, Михаил Иванович (фамилию не помню), работал на Кировском заводе. В начале войны он как-то ушел на работу и пропал. Выяснилось, что его „задержали“ на заводе, поместили, как я узнала только несколько лет назад, в „шарашку“, типа «„туполевской“, где он всю войну и пробыл.

Иногда их выпускали домой. Он помог устроить мою маму в больницу.

Наступил голод.

Я приносила домой из школы 50–75 г горохового супа, чтобы подкормить трехлетнего братика и страдающую маму. Когда брат плакал и просил есть, я давала ему кристаллики соли из чудом оставшейся довоенной пачки.

Мама умирала от дистрофии, но спасли ее девушки из отряда санитарок, которые выносили трупы из нашей квартиры дома № 15 по проспекту Газа. Ей дали настой из сосновых веток и одно сырое яйцо, а потом забрали в больницу. Она выжила.

В нашей пятикомнатной коммунальной квартире на наших глазах по очереди умерли три соседские сестренки. Им было – полтора года, четыре года и десять лет. В квартире, кроме нас с братом, не осталось никого: одни умерли, другие уехали, мама в больнице. Так мы и выживали вдвоем, как могли.

Зима была нашим третьим врагом. Окна забиты фанерой. Чтобы согреться, я топором рубила части стола, шкафа, куски дверей, а ведь мне было всего 9 лет.

За водой ходила на Фонтанку к заводу имени Марти, после войны – „Адмиралтейские верфи“. Однажды скатилась по вырубленным во льду ступенькам вниз, а обратно не выбраться – нет сил. Какой-то добрый человек, сам живой труп, помог мне.

Идя в булочную за хлебом, на угол нынешнего Рижского и Старо-Петергофского проспектов, обязательно натыкалась на труп.

Постепенно у нас с братом стала вырабатываться к бомбежкам и обстрелам привычка. И, растопив снега побольше, несмотря на грохот бомб, мы мыли друг другу головы (чтобы не мучили вши; мыла не было, мыли золой), и потом обогревались у буржуйки.

Весной 1942-го объявили борьбу за чистоту. Во двор вышли все живые взрослые и дети. Скалывали огромные кучи нечистот. За участие в уборке нам выдали по большой ветке сосны или ели. Это было вовремя: от цинги болела полость рта.

В сентябре 1942 г. нас заставили эвакуироваться (не давали карточек на продукты, если отказывались). Мы месяц ехали до Кировской области, по неделям стояли на полустанках. Жили в городе Советск. Было очень трудно, поначалу ели лепешки из травы. На лето нас забрала одна крестьянская семья.

В мае 1944 г. мы вернулись домой, и я пошла в свою школу, уже № 288. Рядом со школой, в помещении тогдашнего 41-го отделения милиции, жили пленные немцы. Мы, дети, приносили им хлеб или еще что-нибудь поесть, а они нам дарили маленькие свистульки и играли на губных гармошках.

Помню, летом 1944-го в переполненном трамвае – люди висели на подножках и на буфере – мы умудрились доехать до ЦПКиО и там в пруду искупаться.

Очень боялись в квартире крыс. Сначала возьмем палку или кирпич, разгоним их, только потом заходим в кухню.

Составилась дворовая „команда“ – одни мальчишки и я. Ходили в парк имени 1 Мая, все искали гильзы, осколки…

Папа получил вторую группу инвалидности, демобилизовался, вернулся в 1945 г. в Ленинград. Но большая, с кулак, овальной формы открытая рана на бедре не затягивалась. Скончался он в 1947 г. в ленинградском госпитале ветеранов войн.

После войны окончила школу, университет, защитила кандидатскую диссертацию. Работала директором производства вакцин и сывороток ленинградского НИИ, заместителем директора. Стала пенсионеркой, сижу с внуками. Живу в дружной семье блокадников и радуюсь жизни».

«Я родилась в 1931 г. в Углическом районе Ярославской области, в семье крестьян. Она была из семи человек: папа, мама, бабушка, два брата, сестра и я.

Папа, Лавров Михаил Павлович (1900 г. р.), участвовал в революции 1917-го. По воспоминаниям мамы, был мобилизован, оказался в Петрограде, осенью стоял в карауле с ружьем на Сенной площади.

Мама, Александра Васильевна, была на пять лет моложе мужа. В Ленинград мои родители приехали в 1936 г. Сначала три года жили в Урицке, на одноименном проспекте. Затем и до начала войны на Большом Резвом острове, на набережной Екатерингофки, в доме № 25 – в бараке, именовавшемся„семейное общежитие“. Те, кто в нем жил, работали на ткацкой фабрике „Резвоостровская“.

Н.М. Лаврова. Фото Е. Макаровой, март 2015 г.

Наш двор перед двумя или тремя жилыми бараками мне тогда казался большим, его обустраивали мои родители.

М.П. Лавров. 1917 г. Публикуется впервые

По берегу реки и на Резвом острове располагались также суконная фабрика и костеобрабатывающий завод (в народе – „Костяшка“, его «аромат» накрывал парк и „Советскую звезду“ еще и в 1980-е гг.). На берегу Екатерингофки помню лодки, иногда на них нас, глупых, перевозили на другой берег в школу за пять копеек.

До войны я училась в школе № 9 на Обводном канале, дом № 154. Но находившийся рядом Екатерингофский парк не посещала. Ходила до и после войны в магазин № 53 на углу Лифляндской улицы и Обводного канала.

Помню соседнюю церковь на Гутуевском острове. Бабушка, Мария Гавриловна Басова, водила нас в нее, она любила посидеть в церковном сквере. А мы, дети, любили побегать рядом, по острову, там было много клумб с цветами – и мы „хулиганили“: нам было интересно их нарвать и удрать, чтоб не поймали.

22 июня 1941 г. я находилась в пионерском лагере „Советской звезды“ на станции Прибытково по Балтийской железной дороге. Помню, как приехали родители, возбужденные, со слезами. Забрали нас в город. В конце июля всех детей Кировского и Ленинского районов собрали на проспекте Стачек в школе № 6 для вывоза из Ленинграда.

М.П. и А.В. Лавровы. Фото 1930-х гг. Публикуется впервые

Эвакуировали нас в Котельнический район Кировской области. Везли на поезде через г. Демянск, в нем мы долго стояли, там же слышали, как ловили шпионов, лазутчиков и всяких врагов. Привезли на место, организовали интернат. Поселили нас в двух деревянных школах, где мы и учились. Учителя приехали вместе с нами. Деревня называлась Большая Шиловщина, была еще и Малая. Фамилии местных жителей (на слух) – все были Шиловы. Нас ненавидели, называли „ковыренные“[1091], мы голодали. Почти сами себя обеспечивали, только сахар и то, что не растет на полях, давало государство. Девчонки лен драли, мальчики заготавливали дрова. Ходили в лес за хворостом для топки печей. Выращивали овощи. Были три или четыре поросенка, пасли их в поле, варили им хряпу из капусты. Жили на том, что заработали и вырастили. Местные так нас ненавидели, что однажды зимой сожгли наш продовольственный запас…