Солнечный ветер - Артур Кларк

Но не совсем. Полностью восстановить исходное состояние было невозможно. Включение и выключение Поля было эквивалентно растяжению и сжатию корабля-носителя, но вследствие эффекта гистерезиса начальное условие из-за наводок, электрических зарядов и перемещений масс на борту корабля при включении Поля оказывалось невоспроизводимым. Все эти отклонения и искажения накапливались, и, хотя они по величине редко превосходили долю процента, их было вполне достаточно, чтобы нарушить тонкую регулировку радиолокационной аппаратуры и средств связи. Обнаружить изменения на каком-нибудь отдельном корабле не представлялось возможным. Остаточные «деформации» проявлялись лишь при сравнении оборудования одного корабля с аналогичным оборудованием другого корабля или при попытке войти в связь с другим кораблем.

Непредсказуемые изменения в жизненно важных узлах кораблей породили неописуемый хаос и неразбериху. Все модули и компоненты утратили взаимозаменяемость: нормальное функционирование любого узла на борту одного корабля отнюдь не гарантировало его безотказность на борту другого. Нарушилась взаимозаменяемость даже болтов и гаек. Определить местоположение своего корабля или координаты цели стало решительно невозможно. Будь у нас хоть немного времени, мы непременно справились бы со всеми этими трудностями, но неприятельские корабли уже тысячами шли на нас, атакуя оружием, которое казалось устаревшим на несколько веков по сравнению с нашим сверхсовременным вооружением. Наш доблестный флот, мощь которого была подорвана нашей собственной наукой, сражался из последних сил, но был вынужден отступить под ударами превосходящего по численности противника и сдаться на милость победителя. Корабли, оснащенные генераторами Поля, оставались по-прежнему недосягаемыми для противника, но как боевые единицы они не представляли никакой ценности. Каждый раз, когда они включали генератор, чтобы скрыться от противника, остаточная деформация оборудования возрастала еще больше. Через месяц все было кончено.

Такова подлинная история нашего поражения. Я изложил ее без прикрас, отнюдь не стремясь снискать сочувствие и склонить в свою пользу членов высокого суда. Мое заявление, как уже говорилось, я прошу рассматривать как протест против вздорных и безосновательных обвинений, выдвигаемых несведущими людьми против тех, кто служил под моим начатом, и как попытку указать истинного виновника постигших нас неудач.

Наконец, я прошу рассматривать мое заявление как покорнейшую просьбу. Как явствует из вышеизложенного, моя просьба продиктована весьма вескими соображениями и, я надеюсь, будет удовлетворена высоким судом.

Достопочтенные судьи, разумеется, понимают, что условия, в которых мы находимся, и неусыпный надзор днем и ночью действуют угнетающе. Однако я на это не жалуюсь, равно как не сетую и на тесноту, вынудившую разместить нас по двое в камере.

Но я снимаю с себя всякую ответственность, если и впредь мне придется находиться в одной камере с профессором Норденом, бывшим начальником научно-исследовательского центра вверенных мне вооруженных сил.

Перевод П. Ехилевской

Роберт Армстронг прошел уже больше двух миль, насколько он мог судить, когда его фонарь погас. Он на мгновение застыл, не в силах поверить, что на него могла обрушиться подобная неудача. Затем, обезумев от ярости, отбросил прочь бесполезный инструмент. Он упал где-то в темноте, потревожив покой этого крохотного мирка. Металлическое эхо отразилось звоном от низких холмов, и вновь наступила тишина.

«Это, — подумал Армстронг, — стало решающей неудачей». Ничего большего с ним не могло уже случиться. Он был даже в состоянии горько посмеяться над своим невезением и решил никогда больше не воображать, что капризная богиня когда-либо благоволила к нему. Кто бы мог поверить, что единственный трактор в Лагере-4 сломается как раз тогда, когда он соберется отправиться в порт Сандерсон. Армстронг припомнил интенсивные ремонтные работы, облегчение, испытанное, когда он вновь смог отправиться в путь, — и финальную катастрофу: гусеница трактора сломалась.

Что толку было сожалеть о том, как поздно он вышел: он не мог предвидеть все эти аварии, а до взлета «Канопуса» у него все еще оставалось добрых четыре часа. Он должен был попасть на него любой ценой. Никакой другой корабль не приземлится в этом мире еще целый месяц.

Его ждали не терпящие отлагательства дела, а кроме того, провести еще четыре недели на этой отдаленной планете просто немыслимо.

Оставалось сделать только одно. Какая удача, что порт Сандерсон находился чуть-чуть более чем в шести милях от лагеря — небольшое расстояние, даже для пешехода. Ему пришлось оставить все свое снаряжение, но его можно переслать на следующем корабле, а он пока обойдется. Дорога была плохой, просто выбитой в скале одной из бортовых стотонных дробилок, но зато не было риска заблудиться.

Даже сейчас он не подвергался реальной опасности, хотя вполне мог опоздать на корабль. Он двигался медленно, потому что не хотел потерять дорогу в этом районе каньонов и загадочных туннелей, которые никто никогда не исследовал. Было, конечно, абсолютно темно. Здесь, на краю Галактики, звезды так малочисленны и рассеянны, что их свет практически не виден. Странное малиновое солнце этого одинокого мира не взойдет еще много часов. И хотя в небе плавали пять маленьких лун, их с трудом можно было увидеть невооруженным глазом. Ни одна из них даже не отбрасывала тени.

Армстронг не привык долго сокрушаться по поводу своих неудач. Он медленно зашагал по дороге, ощупывая ее ногами. Она была, насколько ему известно, абсолютно прямой, за исключением того места, где путь проходил через ущелье Карвера. Он пожалел, что не захватил палку или что-нибудь в этом роде, чтобы ощупывать дорогу перед собой. Что ж, придется руководствоваться собственной интуицией.

Сперва Армстронг передвигался крайне медленно, но в конце концов обрел уверенность. Он никогда не предполагал, как трудно идти по прямой. Хотя слабые звезды давали ему некоторое направление, он вновь и вновь натыкался на девственные скалы у краев дороги, передвигался длинными зигзагами, от одной обочины до другой, ощупывал пальцами ног голые скалы и снова возвращался на утрамбованную почву.

Наконец его движения стали почти автоматическими. Он не мог оценить скорость передвижения; оставалось только с трудом пробиваться вперед и надеяться на лучшее. Нужно пройти четыре мили — четыре мили и столько же часов. Это достаточно легко, если он не потеряет дорогу. Но об этом путник не решался даже подумать.

Отточив технику передвижения, он мог позволить себе роскошь думать. Армстронг не собирался притворяться, что получает удовольствие от происходящего, но ему случалось попадать и в худшие положения. На дороге он был в абсолютной безопасности. Раньше он надеялся, что, когда его глаза привыкнут к темноте и едва различимому свету звезд, он сможет видеть дорогу, но теперь понял, что все путешествие придется проделать вслепую. Это открытие заставило живо почувствовать удаленность от центра Галактики. В такую ясную ночь, как эта, небеса над почти любой другой планетой сверкали бы звездами. Здесь, на окраине Вселенной, на небе было, возможно, сто слабо светящихся точек, таких же бесполезных, как пять смехотворных лун, на которые никто даже до сих пор не потрудился приземлиться.